Почему мы любим. Природа и химия романтической любви - Хелен Фишер

В каждой из этих теорий есть зерно истины. При этом все они исходят из предположения, что каждый из нас представляет собой уникальную личность, сложившуюся благодаря нашему детскому опыту и особенностям биологического строения. Именно эта, по большей части не осознаваемая нами, психическая особость заставляет нас предпочесть одного возлюбленного и отказать другому.

Личные карты любви, по-видимому, начинают складываться в раннем детстве, когда мы подвергаемся бесчисленным и самым разнообразным испытаниям, влияющим на наши мысли и чувства. Как мудро заметил американский детский писатель Морис Сендак, детство – «чертовски серьезное дело». Затем мы идем в школу, где нас ждут новые друзья и первые влюбленности, под влиянием которых продолжают формироваться наши симпатии и антипатии. В подростковом возрасте мы уже переживаем более продолжительные романы, и наша любовная карта становится еще более сложной. Ну, а затем мы пускаемся в плавание по житейским волнам и впервые сталкиваемся с любовными трагедиями, которые вновь меняют нашу психологическую схему, обогащая ее новыми штрихами.

Таким образом, когда мы заходим в помещение, где нам предстоит встретиться с несколькими потенциальными партнерами, мы несем в себе огромное количество мелких, зачастую бессознательных биологических и культурных предпочтений, которые способны как возжечь любовное пламя, так и загасить его в зародыше.

При этом наши потенциальные партнеры чрезвычайно разнообразны, и это еще больше усложняет проблему. Вам приходилось встречать двоих людей, похожих как две капли воды? Мне – нет. Разнообразие человеческих типов бесконечно. Некоторые способны гениально исполнять музыкальные произведения, другие – писать душевные стихи, строить мосты, отлично бить по мячу клюшкой для гольфа, читать наизусть диалоги из пьес Шекспира, сыпать со сцены остротами перед многотысячной аудиторией, создавать разумные философские теории, касающиеся устройства Вселенной, читать берущие за душу проповеди о Боге и долге, предсказывать пути развития экономики, увлекать за собой солдат в бой. И это – лишь малая толика. Природа предоставила нам практически бесконечное число индивидуумов, из которых мы можем выбрать себе партнера, – пусть даже они не принадлежат к нашей социальной, экономической и интеллектуальной группе.

Тут мы подходим к главной идее этой главы. Я убеждена, что в ходе эволюции и преумножения числа индивидуумов мы стали обладателями фундаментальной схемы, помогающей нам выбрать партнера, – механизма работы мозга, возбуждающего и поддерживающего романтическую страсть.

Почему мы, люди, так сильно отличаемся друг от друга?

Мои мысли на эту тему вытекают из гениальной идеи Чарльза Дарвина о половом отборе.

Дарвину не давало покоя многообразие украшений, созданных природой. (77) Это и малиновые «воротники», и синие пенисы, и качающиеся груди, и танцевальные пируэты, и мелодичные трели, и в особенности – громоздкие, неудобные перья павлиньих хвостов. Он чувствовал, что все это украшательство, кажущееся лишним и чрезмерным, подрывает его теорию, согласно которой каждое свойство, данное природой, имеет свою цель. «Стоит мне посмотреть на перья павлиньего хвоста, как меня начинает тошнить». (78)

Однако со временем Дарвин пришел к заключению, что все эти крикливые декорации преследуют одну и ту же цель – добиться расположения потенциального партнера. Согласно его умозаключениям, особи с наиболее яркими атрибутами привлекали больше партнеров, причем из числа наиболее завидных экземпляров. В результате эти щеголи оставляли гораздо больше потомства, передавая ему по наследству свои, на первый взгляд, бессмысленные броские черты. Этот процесс Дарвин назвал половым отбором.

Психолог Джеффри Миллер в своей весьма оригинальной книге «Мозг в поисках партнера» развивает дарвиновскую теорию полового отбора. Он утверждает, что в результате эволюции люди также научились приобретать весьма экстравагантные черты, которые помогают им произвести впечатление на потенциальных партнеров.

По мнению Миллера, человеческий интеллект, лингвистические способности, музыкальные таланты, способность создавать произведения литературы и изобразительного искусства, любовь к спорту, любопытство, способность решать сложные математические задачи, наши моральные ценности и религиозное рвение, участие в благотворительности, политические убеждения, чувство юмора, тяга к сплетням и творчеству, даже мужество, упрямство, настойчивость, доброта – все это слишком сложно и затратно для организма, чтобы считать, будто все эти качества природа подарила нам лишь ради выживания. (79) Если бы все эти свойства были нужны нашим далеким предкам для жизни, их обрели бы и шимпанзе. Однако этого не случилось.

Таким образом, заключает Миллер, все эти чудесные умения эволюция дала человеку лишь для того, чтобы повысить его шансы на достижение успеха в брачных играх. Мы – лишь «машины для ухаживания», утверждает он. (80) Те из наших предков, кто обладал умением поэтично говорить, искусно рисовать, ловко плясать или произносить пламенные речи на нравственные темы, считались более привлекательными партнерами. Подобные талантливые личности производили на свет больше потомков. Таким образом, постепенно все эти способности оказались встроенными в наш генетический код. А чтобы выделиться на фоне окружающих, наши предки специализировались в той или иной области и, таким образом, способствовали появлению того бесчисленного разнообразия человеческих типов, которое мы наблюдаем сегодня.

Миллер признает, что элементарные формы таких умений были полезны для выживания на покрытых травой равнинах древнего африканского континента: ведь у всех этих талантов существует множество применений. Однако он уверен, что данные способности со временем принимали все более сложные формы, поскольку нравились противоположному полу, представители которого были склонны выбирать партнеров, обладающих способностями в музыке, сочинительстве и иных подобных сферах. «Ум развивался при свете луны», – заключает он. (81)

Я согласна с теорией Миллера. Для примера рассмотрим эволюцию языка. Нашим предкам требовалось лишь несколько тысяч слов и простейшие грамматические конструкции, чтобы сказать: «Лев идет!» или «Подай орехи!» Однако цветистая поэтическая речь, музыкальные способности и прочие сложные человеческие таланты, по-видимому, развивались по мере того, как мужчины и женщины поколение за поколением демонстрировали себя с лучшей стороны в качестве потенциальных партнеров.

Однако почему древние люди вдруг начали предпочитать ухажеров, обладающих подобными необычными талантами? Для этого в человеческом мозге должен был развиться определенный механизм, способный заставить тех, кто делал выбор на брачном рынке, благосклонно воспринимать стихи, мелодичные напевы и прочие яркие способности, которые демонстрировали ухажеры.

Дарвин кое-что писал о том, как, по его мнению, различные существа реагируют на подобные демонстрации и почему они делают выбор в пользу определенного партнера. По его мнению, процесс выбора был связан с действующими критериями красоты. Самки всех видов, писал он, питают слабость к внешней привлекательности. Тем не менее он не мог понять, как именно в мозге животных функционирует механизм аттракции, признавая: «Сложно отыскать прямые доказательства их способности оценить красоту». (82)