Метрополис - Филип Керр

Тридцатисемилетний Вальтер Фрёлих родился в Дрездене и служил в Девятой дивизии ландвера Третьей армии в звании капрала, получив Железный крест второго класса. Был ранен в позвоночник в Вердене в октябре восемнадцатого года, после чего оказался парализован ниже пояса. Его труп нашли под мостом Обербаум, недалеко от Шлезишес Тор, в двух шагах от завода «Вольфмиум», почерневшие руины которого до сих пор возвышались над Шпрее, как современные врата ада. Фрёлиха убили одним выстрелом в голову.

Если Бернхард Вайс все еще не понимал, что его статья в газете была ошибкой, то очень скоро ему пришлось это осознать.

В «Цирке дядюшки Пелле» в Веддинге показывали знаменитое шоу уродов. Некоторые из участников были ветеранами войны, в том числе человек без рук и ног, которого на афишах называли «человеческой многоножкой». Через несколько дней после появления в «Берлинер Тагеблатт» статьи Вайса ему позвонил этот циркач и сообщил, что Верный Хэнк, знаменитый цирковой стрелок, признался в том, что он — доктор Гнаденшусс, и угрожал прикончить Вайса. Поскольку Верный Хэнк был известным нацистом, часто дававшим уроки стрельбы членам СА и связанным с антисемитской организацией крайне правого толка, причастной к нескольким политическим убийствам, это показалось достаточно убедительным описанием. Как именно «человеческая многоножка» сумел позвонить по телефону, оставалось только догадываться, но Вайс почувствовал себя обязанным проверить все лично, когда информатор начал настаивать на встрече. Поскольку «человеческая многоножка» вряд ли мог приехать в полицию, Вайс попросил меня отвезти его в цирк.

Для безопасности предпочтение отдали личному автомобилю шефа: синей «Ауди» класса «К», которую было легко отличить от большинства других берлинских машин, поскольку у нее левый руль. Мне нравилось водить ее, хотя к переключению передач правой рукой пришлось привыкать. Однако обзор встречного потока в ней был лучше, и она казалась намного безопаснее большинства праворульных автомобилей. Это впечатление усиливал карман в дверце рядом с водительским сиденьем, где лежал легкий карабин марки «Маузер». Хорошее оружие, но, будь у меня столько же врагов, сколько у Бернхарда Вайса, думаю, я держал бы в машине обрез.

Выехав со двора «Алекс», я направил «Ауди» на северо-запад, в сторону Веддинга и вскоре понял, что шеф следит за каждым моим движением. Его взгляд был устремлен на коробку скоростей.

— У «человеческой многоножки» есть имя? — спросил я, пропустив переключение передачи.

— Курзидим, Альберт Курзидим. Он говорит, что подозревал Тогоцеса с самого начала, но моя статья убедила его позвонить. Это настоящее имя Хэнка. Ганс Тогоцес.

— С детства не был в цирке, — сказал я, пропуская очередную передачу.

— Ты на это годишься? — спросил он, пока мы ехали по Ораниенбургерштрассе, а затем по Чауссештрассе.

— На что, сэр?

— На это. То, что сейчас делаешь. Годишься вести машину.

— К чему вы клоните, сэр?

— Можешь ли ты находиться за рулем этой машины?

— Что-то не так с моим вождением, сэр?

— Что ж, позволь спросить иначе. Ты сегодня пил?

— Нет. Со вчерашнего вечера ни капли, — соврал я.

— Я тебе верю. — Судя по тону, Вайс мне не поверил. — Геннат сказал, что, по его мнению, ты начал слишком много пить после нашего визита в тот проклятый дом инвалидов. Я просто хотел сказать, что понимаю тебя, Берни. Возможно, так, как не понимает Эрнст. Я даже уверен. Эрнст не служил во время войны. Не то что мы. Прежде чем стать капитаном в кавалерийском подразделении, я был командиром медицинской роты и видел такое, чего больше никогда не хотел бы увидеть. Как, я уверен, и ты. И могу тебе признаться, что сам немного выпивал после похода в «Оскар-Хелен». Возможно, несколько лет назад у меня самого начались бы с этим проблемы. Тут нет ничего постыдного, Берни. В наши дни этому даже название есть — военный невроз. Знаешь ли ты, что в госпиталях от этого недуга до сих пор лечатся около восьмидесяти тысяч немецких ветеранов? Мужчин, которые пострадали так же серьезно, как и те, с кем мы столкнулись на днях. Только пострадали психически.

Увидев указатель к дядюшке Пелле, я свернул с главного шоссе и направился по узкой гравийной дороге между двумя небольшими кладбищами. Вдоль дороги росли тополя, за которыми виднелись приметные леденцовые полосы цирковой крыши.

— Так что возьми отпуск, если нужно. На столько, на сколько понадобится. Я бы предпочел, чтобы ты вернулся в Крипо выздоравливающим пьяницей, чем вообще не вернулся. Пьяный или трезвый, ты — один из лучших людей, какие у меня есть.

— Спасибо, сэр. Но я буду в порядке.

Разумеется, все было подстроено. Может, я и пил свой завтрак из бутылки, но на зрение не жаловался. Даже с тридцати метров смог определить, что шагнувший с обочины человек с поднятой рукой в другой сжимал MP-18. Тридцатидвухзарядный барабанный магазин с левой стороны напоминал боковое зеркало автомобиля и был слишком характерным, не говоря о том, что смертельно опасным. И когда мужчина вскинул пистолет-пулемет, я вывернул руль вправо, резко затормозил, повалил Вайса на пол «Ауди», затем потянулся за маузером.

— Оставайтесь тут, — крикнул я и, распахнув водительскую дверь, выкатился из машины.

В этот миг несколько пуль ударили по кузову, распугав ворон, но еще больше напугав меня. Стреляли вслепую, поскольку тридцать метров — за пределами радиуса действия «Бергмана»: это оружие больше подходит для зачистки окопов с близкого расстояния.

Я обежал «Ауди» сзади, перепрыгнул через кладбищенскую стену и, пользуясь ею как прикрытием, помчался в сторону стрелка`. На бегу снял маузер с предохранителя и взвел курок большим пальцем, чтобы быть наготове. Раздался новый выстрел. Стрелок, наверное, подумал, что я сбежал, и у него теперь море времени, чтобы покончить с заместителем президента полиции. Я почуял запах сигареты нападавшего, услышал шорох его шагов по гравию, а потом раздался узнаваемый звук смены магазина в автомате. Я уже находился позади стрелка, поэтому снова перелез через стену — в том-то и преимущество рома на завтрак, именно поэтому его выдавали в окопах, прежде чем бросить нас в атаку.

Убийца стоял метрах в десяти, спиной ко мне и передергивал затвор, собираясь вновь начать стрельбу. Он был высокого роста, в рабочей кепке, вязаной безрукавке и шнурованных ботинках до колен. Через плечо у него висела небольшая сумка, в которой лежал использованный магазин и, возможно, еще какое-то оружие. Времени на предупредительный окрик совсем не было, к тому же у меня имелось подозрение, что в зарослях соседнего кладбища мог притаиться еще один человек, но все же я попытался:

— Полиция! Опустить оружие!

Стрелок выбросил сигарету и развернулся. Ему оказалось не больше двадцати. Ярко-голубые глаза на жестком, пустом лице наполняло желание убивать. Он собирался выстрелить, если представится возможность, — это было совершенно ясно. Думаю, он улыбался, поскольку у него оружия гораздо больше, чем у меня. Жаркое летнее солнце временами пробивалось сквозь листву над нашими головами. По земле скользили пятна света. Казалось, мы стоим на озерной глади, что лишь добавляло эфемерности той реальности, с которой мы оба столкнулись. В прекрасный летний день, среди почти сверхъестественной тишины, один из нас должен был умереть. Он начал стрелять еще до того, как направил ствол в мою сторону. Словно надеялся, что это помешает мне нажать на курок. Но ничего подобного, разумеется, не произошло.