Испытание войной - выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

Кремлевский вождь не уяснил несложную в общем-то вещь: Гитлер не мог спокойно вторгаться в Англию, оставляя в тылу Красную Армию. Зато он мог спокойно оставить у себя в тылу Англию с ее маломощной для наступления сухопутной армией и напасть на Советский Союз.

Сталин совершил ошибку. Его ошибка была ошибкой особого рода. Таких ошибок у него было немало, столь же, на первый взгляд, малопонятных. Их корни – в особой «политической философии», исповедуемой диктатором. Еще при жизни Сталина аналитики обратили внимание на его политическую сверхгибкость в сочетании с удивительным догматизмом, доходящим до паранойи, когда свершались странно не умные и не нужные вещи. Например, репрессии 30-х гг. явно вышли за рамки «разумной» чистки от оппонентов, превратившись в мясорубку, в которой гибли нужные и неопасные для режима люди, далекие от «высокой» политики: конструкторы оружия, ведущие специалисты оборонной промышленности, средний командный состав. У Сталина просматривалась тяга к сверхжестким решениям, которая, правда, всегда чередовалась с полосами «либерализма», когда становилось ясно, что дело зашло слишком далеко, под угрозой сам государственный механизм, а значит, надо давать задний ход. Классический случай – сигнал «всем назад!» в статье «Головокружение от успехов» после «дурной» коллективизации зимы 1930 г.

«Заслуженный троцкист республики» Иосиф Виссарионович взял у Льва Давыдовича все те положения платформы, за которые осудили троцкизм: сверхиндустриализацию, сплошную коллективизацию, создание трудовых армий, куда вошла подавляющая часть населения страны, и так вплоть до огосударствления профсоюзов и перетряхивания госаппарата, только все это в куда более радикальной форме, чем у Троцкого. Троцкого также обвиняли в готовности бросить народы СССР в топку мировой революции. И хотя Троцкий первым из руководства большевиков в феврале 1920 г. предложил заменить продразверстку продналогом и не одобрял поход в Польшу в 1920 г., но мифология – дело святое. Как и утверждение почитателей Сталина, будто он отверг платформу троцкистов. В том-то и дело, что не отверг, а, наоборот, взял на вооружение, в том числе такие действительные и приписываемые троцкистам идеи, как необходимость разорвать кольцо капиталистического окружения, используя экспорт революции, обложение крестьянства «феодальной данью», принесение в жертву материальных интересов населения нуждам сверхиндустриализации. Парадоксально, что сталинисты хвалят Сталина именно за то, за что ругают Троцкого, так что их было бы резонно называть «сталинистами троцкистского толка», в отличие от тех, кто считает Сталина, с одной стороны, тираном, с другой – эффективным менеджером. Но чего Сталин к 1941 г. еще не позаимствовал у Троцкого (реального или мнимого), так это каучуковой формулы: «Ни войны, ни мира». В 1941 г. представилась возможность использовать и ее. Сталин уверил все командование Красной Армии (точнее, заставил насильно), что нападения Германии удастся избежать, и одновременно двинул к границе резервные армии, проводя параллельно частичную мобилизацию, но запретив готовить войска к предстоящим боям. К 22 июня армия казалась в межеумочной ситуации: не готовой ни к наступлению, ни к обороне. Хитрость удалась. Только для своих. Результат оказался тот же, что и в 1918 г…

Но сколь бы ни сличали толщину брони и число орудий, ясно, что битвы выигрывает не техника, а люди с помощью техники.

В сущности, в основе трагедии 22 июня лежит не просто ошибка, а должностная халатность руководителя государства, чья самонадеянность и агрессивное упорство в навязывании своего видения хода дел в Европе парализовали деятельность высшего командования Красной Армии по организации необходимых мер к отражению «внезапного» удара вермахта. Но в том и заключается выгода положения диктатора: трибунал судил не его – единственного виновника катастрофы, а «стрелочников» в лице генералов Западного фронта. Но если бы такой суд состоялся, то нашлась бы масса фактов, изобличающих в лице Иосифа Сталина «врага народа». Взять хотя бы его кадровую политику накануне войны. Известно, что ключом к эффективности организации являются кадры, но предвоенная волна сталинских репрессий смыла значительную часть высшего и среднего командного состава РККА. Потому армия – одна из важнейших инструментов государственной политики – значительно ослабла. Казалось бы, политические цели диктатора вступили в противоречие с военной целесообразностью. Но подсудимый смог бы привести смягчающие обстоятельства: диктатор не мог поступить иначе, исходя из соображений высшей политики.

Сталин не мог отдать такую важную часть государственной власти, как руководство вооруженными силами кому-то другому, ибо, как любой нормальный диктатор, боялся эту власть потерять. А потерять ее можно было трояким путем: 1) могут сместить соратники по партии, 2) военные с помощью верных им войск, 3) убьют террористы. И никто не упрекнет Сталина в том, что он, осознавая свою персональную значимость для социализма, не принял мер по устранению всех этих возможностей. Это в демократическом государстве форма исполнения власти освобождала Черчилля или Рузвельта от необходимости непосредственного руководства вооруженными силами. Даже если бы какой-нибудь генерал стяжал себе славу выдающегося военачальника, став популярным в народе и, подобно Эйзенхауэру, превратился бы в политического конкурента, это не грозило бы главе государства катастрофой. Спор за лидерство решался на выборах, которые были столь же неизбежны, как и смена времен года. Зато для диктатора устранение политических конкурентов является заботой номер один. Даже монархи-самодержцы, владевшие властью по праву наследования, старались задвинуть удачливых полководцев. Можно вспомнить опалы Суворова и Кутузова, отравление Скопина-Шуйского или казнь князя Воротынского, победителя крымского хана Девлет-Гирея, от которого спасался трусливым бегством сам «грозный» царь Иван. А случаев, когда полководцы на штыках своих солдат приходили к власти, не меньше, чем фактов опал. Если помнить эти уроки истории, тогда становятся понятными (с точки зрения психологии диктатора) поступки Сталина по отношению к своим генералам, адмиралам и маршалам. Сразу после Победы 1945 г. отправляется в ссылку Г.К. Жуков, понижается в звании и увольняется со службы нарком Н.Г. Кузнецов, арестовываются главный маршал авиации А.А. Новиков и главный маршал артиллерии Н.Д. Яковлев. И бесполезно искать истинную причину послевоенных арестов адмиралов Л.М. Галлера, В.А. Алфузова, Г.А. Степанова, маршала авиации с. А. Худякова и так далее, вплоть до зампредсовмина А.Н. Вознесенского, в ворохе предъявленных им разнокалиберных обвинений. Если и были у них упущения и даже преступления, то другим, покладистым, сходило с рук и не такое. Дело не в проступках, а в принципах властвования.

Почему расстреляли М.Н. Тухачевского, И.Э. Якира, И.П. Уборевича, А.И. Егорова? Конечно, не потому, что Сталин был таким наивным, что поверил в липу германской разведки об их шпионаже. Не собирался он верить и в то, что В.К. Блюхер – японский шпион, прочую подобную чепуху. Их расстреляли потому, что надвигалась большая война. Только «недалекому» в политике человеку могло показаться: раз война надвигается, то надо беречь такие опытные кадры. Но Сталин рассуждал иначе. Они были слишком самостоятельны и независимы. Тухачевский обвинял наркома Ворошилова в некомпетентности. Блюхер, вопреки «линии ЦК», упрямо считал причиной конфликта на озере Хасан ошибочные, по сути, провокационные действия советских пограничников при демаркации границы. И как будут воевать эти военачальники? Возможно, что хорошо. Что будет, когда они, имеющие свое мнение, выиграют войну? Их высокий авторитет поднимется еще выше, они станут любимцами народа. И у этих «любимцев» под рукой будут реальные штыки. Конкуренты? Без сомнения! Значит, нужно предотвратить такое возможное будущее. А предотвратив, вырастить за оставшиеся до войны годы новых военачальников, но уже менее заметных и более покладистых. Не все у Сталина получилось, поэтому пришлось после войны сгибать шеи особо зазнавшимся.