Ты должна была знать - Джин Ханф Корелиц

– Трудный возраст. Торчат целыми днями у себя в комнате, и ни слова из них не вытянешь.

Будто по сигналу, оба рассмеялись, а О’Рурк, опустив глаза, покачал головой, будто вспоминал собственные подростковые выходки. С одной стороны, Грейс хотелось заступиться за сына, который, кстати, действительно несколько месяцев назад начал запираться в своей комнате – правда, только для того, чтобы почитать или поиграть на скрипке. Но с другой, не менее сильным было и желание просто уйти. Ни того ни другого Грейс, естественно, не сделала.

– Ваш сын знаком с мальчиком миссис Альвес? – обманчиво небрежным тоном поинтересовался Мендоса.

Грейс посмотрела на него.

– Как его зовут? – повернулся Мендоса к О’Рурку.

– Мигель.

– Мигель, – повторил Мендоса для Грейс, будто она не сидела в трех футах от него.

– Нет, конечно.

– Почему «конечно»? – нахмурился Мендоса. – В школе ведь учеников мало, так? На сайте прочитал. Потому и за обучение бешеные деньги дерут. Индивидуальный подход и все такое. Не помнишь, сколько год стоит? – обратился Мендоса к О’Рурку.

Может, уже можно уйти? – принялась гадать Грейс. Впрочем, в таких случаях, кажется, нельзя уходить без разрешения. Как на аудиенции с монаршими особами – когда завершится встреча, решают они, а не ты.

– Он сказал, тридцать восемь тысяч.

«Кто – он?» – озадачилась Грейс.

– Нормально! – присвистнул Мендоса.

– Ты же видел эту школу, – ответил О’Рурк. – Прямо дворец.

Этот «дворец», сердито подумала Грейс, основали в восьмидесятых годах девятнадцатого века, чтобы дети рабочих и иммигрантов имели возможность получать образование. А еще Реардон – первая частная школа в Нью-Йорке, куда начали принимать чернокожих и латиноамериканцев.

– Не знаете, на какие средства миссис Альвес обучала сына? – снова посерьезнев, спросил Мендоса. – Сами понимаете, о чем я.

– На какие средства?.. – Грейс нахмурилась. – Про ее средства ничего не знаю. Я же сказала – знакомство у нас было шапочное. Свое финансовое положение миссис Альвес со мной не обсуждала.

– Но она ведь была женщина небогатая. Этот ее муж… чем он занимается?

Последний вопрос был обращен к О’Рурку.

– У мистера Альвеса большая печатная мастерская в районе Уолл-стрит, – ответил тот.

Грейс невольно удивилась, но ей тут же стало стыдно. А она что думала? Что муж Малаги раздает на улице флаеры, зазывающие на распродажи? Если сын получает стипендию, это еще не значит, что отец нищий. С какой стати Грейс отказывает семье Альвес в праве на пресловутую американскую мечту?

– Я, конечно, точно не уверена, – тактично начала Грейс, – но, если не ошибаюсь, Мигель выиграл стипендию. В нашей школе это обычная практика. Насколько мне известно, в Реардоне самый высокий процент получающих стипендию среди всех частных школ Манхэттена.

Оставалось надеяться, что это правда. Грейс не помнила, где вычитала ценные сведения. Наверное, в «Нью-Йорк таймс», но когда? Нельзя исключать, что с тех пор их обогнали Дальтон или Тринити.

– А «конечно» я сказала потому, что мой сын учится в седьмом классе, а Мигель Альвес – в четвертом. В нашей школе – да и, пожалуй, в любой – младшие со старшими не общаются. Может, видели друг друга в коридорах, но уж точно не разговаривали. Давайте договоримся так, – прибавила Грейс, поднимаясь на ноги и надеясь, что ее намек не будет воспринят как нежелание помогать следствию. – Я сама спрошу у Генри, и если он все же говорил с Мигелем, позвоню и дам вам знать. Есть у вас визитка или что-то в этом роде?

Грейс протянула руку. О’Рурк уставился на нее, Мендоса же поднялся и достал кошелек. Нашел немного затертую визитку, взял ручку и зачеркнул одну строку.

– Давно выдали, – пояснил он, вручая карточку Грейс. – Просил, чтобы новые напечатали, а толку никакого. Вот мой мобильный.

Мендоса ткнул в нужный номер синей шариковой ручкой, потом отдал Грейс визитку.

– Спасибо, – машинально произнесла Грейс и так же машинально взяла карточку. Ей не терпелось поскорее сбежать, но тут Мендоса удержал ее руку в своей.

– Слушайте, – сказал он. – Понимаю, вы хотите его оградить.

Коп поднял голову и указал взглядом на потолок первого этажа. Грейс инстинктивно посмотрела туда же и сразу все поняла – Мендоса говорил о Генри. Ну конечно, она хочет защитить сына! Как же иначе?

– Немудрено, – с подозрительно доброжелательным видом продолжил полицейский. – А вообще-то не советую, только хуже сделаете.

Грейс уставилась на Мендосу. Он продолжал держать ее руку в своих крупных пальцах. Грейс попыталась сообразить, не слишком ли грубо себя поведет, если выдернет руку? И только потом подумала – на что он, черт возьми, намекает?

Разговор вывел Грейс из себя. Настолько, что, поднимаясь в лифте на шестой этаж, она всю дорогу старалась сдержать закипающую злость. Более того, сначала Грейс даже показалось, что у нее начинается какой-то приступ, но, чуть успокоившись, она сообразила, что просто взбешена до крайней степени. В лифте было зеркало, но Грейс в него смотреться не стала – не хотела видеть себя разъяренной фурией. Вместо этого принялась рассматривать на потолке панели под древесину. Челюсти были напряжены так, будто Грейс пыталась разгрызть что-то упорно неподдающееся.

И все равно ярость подавить не удавалось, она буквально била горячим ключом. Да как они смеют? – думала Грейс. Но, с другой стороны… что они такого «посмели»? В убийстве Грейс обвинить не пытались, самый ее большой проступок – нежелание знакомиться поближе и поддерживать не слишком обеспеченного нового ученика и его мать. На это бы вообще никто не обратил внимание, если бы Малагу не убили. Впрочем, кто мог предвидеть подобное? Но непонятно, почему полиция пришла именно к Грейс. Неужели нельзя было ограничиться родителями учеников четвертого класса? А если обязательно надо кого-то упрекнуть за невнимание к семейным делам других родителей, зачем останавливаться на полумерах? Вытащили бы одну из мамаш на Парк-авеню и посадили бы в колодки на виду у всей улицы. До чего нелепо ведут себя эти полицейские!

А хуже всего то, думала Грейс, гремя ключами в замках собственной двери, что выместить ярость нет никакой возможности. Если уж попадать в раздражающую ситуацию, пусть, по крайней мере, будет шанс отвести душу. Когда на колеса надевают блокираторы или, того хуже, увозят машину на эвакуаторе, по крайней мере, знаешь, куда позвонить и на кого орать. На несносных родителей несносных одноклассников Генри можно пожаловаться сочувствующему собеседнику. Или еще лучше – можно просто прекратить с ними всякое общение, и тогда больше не придется притворяться, что тебе доставляет удовольствие их компания, или болтать с ними на школьных мероприятиях. В магазин, где продавцы хамят, и в ресторан, где плохо обслуживают, можно больше не ходить. Чем хорош Нью-Йорк, так это тем, что ни один товар или услуга здесь не являются эксклюзивными. Даже Самое популярное место, куда попасть невозможно, через неделю-две сменяется другим Самым популярным местом. Единственное исключение – частные школы. Например, Генри с трех лет записан в Реардон до 2019 года – это называется устроить ребенку жизнь, во всяком случае, школьную.