Российский анархизм в XX веке - Дмитрий Рублев

Представители «низов» общества были основой социальной базы анархистов. По данным В.Д. Ермакова, по выборке из 300 человек, причислявших себя к анархистским организациям в период революции 1905–1907 гг., рабочие различных категорий (в основном неквалифицированные) составляли 63 %, служащие – 11 %, учащиеся – 17 %. Лишь 3 % принадлежали к интеллигенции. По социальному происхождению они подразделялись на следующие группы: 31 % – из рабочих, 23 % – из служащих, 17 % – из крестьян, 13 % – из ремесленников и 7 % – из торговцев.

Э.Ш. Хазиахметов на основе биографической литературы, личных дел революционеров, заведенных центральными и сибирскими карательными органами, изучил социальный состав участников революционных партий, находившихся в сибирских тюрьмах и ссылке в 1905–1917 гг. По данным выборки, из 10 539 политических ссыльных было выделено 583 анархиста. Из них рабочие составили 33,5 % (более трети), служащие – 13,7 %, учащиеся – 8,2 %, крестьяне – 0,4 %, к прочим социальным группам отнесены 3,4 %. Социальное положение 38,8 % не определено. По данным В.В. Кривенького, составленным по выборке из 400 человек (принадлежащих к 18 организациям анархистов), по профессиональной принадлежности крестьяне составили 3 %; рабочие – 9,25 %; служащие (в т. ч. учителя) – 5,75 %; студенты – 2,75 %; ремесленники (в т. ч. торговцы) – 5,25 %; безработные – 21,75 %; не установлено – 52,25 %. По происхождению: дворяне – 6 %, крестьяне – 16,5 %, мещане – 45,2 %, казаки – 0,5 %, иностранцы – 0,2 %, не установлены – 31,5 %. С большой долей уверенности можно сказать, что значительная часть тех, чье социальное происхождение и социальное положение не были определены, относилась к рабочим, а также к безработным.

А.В. Дубовик, проанализировавший данные по 2,4 тыс. анархистов за период 1900–1916 гг., установил вид деятельности 1593 чел. Из них 59,1 % – представители рабочего класса (фабрично-заводские, транспортные и др. рабочие). В ряде местных организаций они составляли абсолютное большинство. Так, 78 % членов Федерации анархистов в Екатеринославе были рабочими. 4,5 % анархистов (72 чел.) отнесены к «низшим служащим». В эту категорию Дубовик включает почтово-телеграфных работников, конторщиков, приказчиков, счетоводов, фельдшеров и народных учителей. Приведенные данные подтверждают, что основной контингент участников анархистских организаций составляли рабочие.

Как отмечают современные исследователи анархизма, в ряде крупных городов (Баку, Белосток, Екатеринослав, Житомир, Киев, Москва, Одесса, Санкт-Петербург) анархисты были тесно связаны с коллективами крупных предприятий. Выводы современных исследователей вполне соответствуют признаниям самих участников анархистского движения. Так, один из авторов газеты «Листки „Хлеб и Воля“», издававшейся П.А. Кропоткиным и его сторонниками, писал осенью 1906 г.: «Средой, в которой развивался до сих пор анархизм, была преимущественно среда рабочая; интеллигенция, благодаря сравнительно недавнему появлению анархической литературы в столицах и университетских городах, была затронута меньше; среди крестьян работа только еще начинается».

В трудах некоторых исследователей российского анархизма начала XX в., пытающихся писать о социальном составе анархистских организаций, присутствуют пережитки ленинистских и сталинистских трактовок. Так, Ю.Э. Глушаков причисляет к числу сторонников анархистов в Белостоке «мелкую буржуазию», произвольно толкуя понятие «мелкой трудовой массы», упоминаемое в воспоминаниях И.С. Гроссмана-Рощина. И все же, под этим термином, скорее всего, подразумевали кустарей-одиночек, работавших на дому, выполняя заказ крупных производителей. Формально не являясь наемными работниками, они находились в полной зависимости от крупных предпринимателей и по уровню доходов, продолжительности рабочего дня и эксплуатации мало отличались от промышленных рабочих. «Механические сапожники», кустари, под руководством группы анархистов-коммунистов организовавшие в 1906 г. забастовку в Варшаве, даже требовали от работодателей открыть мастерские, переведя их в разряд обыкновенных рабочих.

Можно привести примеры масштабной деятельности анархистских активистов, вышедших из среды рабочих. Одним из них был Илья Моисеевич Гейцман (1879–1938). Уроженец г. Паневеж Ковенской губ., он происходил из семьи служащих. Его отец зарабатывал на жизнь частными уроками. С 12-летнего возраста Гейцман работал на фабрике по выделке щетины, а затем приказчиком в магазинах. К 15-ти годам он осваивает ремесло столяра. В 1897 г. Гейцман выдвинулся в рабочие лидеры во время стачки столяров в городе Двинске. Здесь он был впервые арестован за организацию рабочих выступлений, проведя в тюрьме полтора месяца. Сразу после освобождения молодой активист был немедленно встречен бундовцами, распропагандирован и принят в ряды их организации.

Илья с энтузиазмом принял новую жизнь. Позднее о первых неделях своей социалистической деятельности он вспоминал, как о празднике: «Я быстро акклиматизировался в новой идее, последняя была мне по плечу. В первое время мне все нравилось в социалистическом движении: и общественность, и разговоры, и пирушки, риск, связанный с подпольными собраниями, наконец, широта замысла социалистического плана переустройства общества. Я набросился на новые книжечки, неслыханные в мире книжечки, глотал их целыми связками, изучал их почти наизусть», – писал он. Подобное настроение было характерно для рабочих-организаторов, ставших участниками революционных выступлений. После ярких и захватывающих событий многие из них не хотели возвращаться к прежней серой, унылой мещанской жизни, повиновению хозяевам фабрик и вливались в ряды профессиональных революционеров.

Вскоре Гейцман руководит организацией на пуговичной фабрике, а через год переходит к деятельности агитатора, разъезжая по городам Литвы, Белоруссии и Украины. Он неоднократно арестовывался и прослыл настоящим радикалом среди бундовцев: «Мое мировоззрение росло, крепло изо дня в день. Я перестал мыслить себя вне социалистической идеи, жаждал подвига. Я стал агитатором, оратором и пропагандистом, но мне хотелось еще больше. Верхи всегда меня осаживали».

В 1900 г. Гейцман был призван на военную службу и тут же, в составе подпольного социалистического кружка солдат, начал вести пропаганду: «В течение двух недель не было солдата в нашей роте, который не нашел бы у себя прокламацию или книжечку под подушкой», – вспоминал он позднее. Агитатор был выявлен и отправлен на гауптвахту, но сбежал. Зимой 1901 г. бундовцы переправили его в Лондон. В новой для себя заграничной обстановке Гейцман почувствовал противоречие между радикальными представлениями о социализме в России и умеренным, легальным характером социалистического движения в Великобритании, лишенным трагизма противостояния государственной власти и романтики революционной борьбы: «За границей первое время мне совсем не понравилось, вся жизнь показалась дикой, серой, идиотской. Лондонские социалисты выглядели в моих глазах какими-то шутами в воротничках и галстуках. И когда однажды один из товарищей предложил мне пойти на митинг знаменитого оратора анархиста, я решил, слушая его, что он действительно хороший оратор, но ничего не смыслит в социализме».

Разочарование в британских социалистах в контрасте с ярким впечатлением, которое произвели на него книги П.А. Кропоткина и других анархистских авторов, привело Гейцмана к переходу на позиции анархического коммунизма. «Твердо решил познакомиться с анархистской литературой, и первая книга, которую открыл по анархизму, была „Записки революционера“ Кропоткина. Книга произвела громадное впечатление. Бундовская брошюрочная литература побледнела, стушевалась перед революционной эпопеей названной книги. […] Мое бундовское целомудрие краснело, кряхтело, стушевывалось все больше. Анархисты имеют свою манеру, свой стиль писать. Стиль волнующий, подкупающий, особенно молодых людей. Недаром Кропоткин пишет к молодому поколению». В 1902 г. Гейцман присоединился к еврейским анархистам в Лондоне. В марте 1904 г. он переезжает в Париж, занимается самообразованием, посещает лекции. А заодно участвует в деятельности группы русских анархистов-коммунистов, готовившей так и не состоявшееся покушение на В.К. Плеве.