Нож сновидений - Роберт Джордан

Устало Суан откинула одеяла и, пошатываясь, встала. Ее постель, расстеленную прямо на парусиновом полу, в уголке не такой уж просторной квадратной палатки, вряд ли назовешь удобной, однако ночевать Суан пришла сюда, хотя это и означало поездку верхом. Разумеется, она чуть не свалилась и, вероятно, от горестных переживаний утратила способность здраво мыслить. Она коснулась перекрученного кольца-тер’ангриала, висевшего на кожаном шнуре у нее на шее. Проснувшись в первый раз, что далось ей точь-в-точь так же тяжело, она достала кольцо из своего поясного кошеля. Что ж, горе отступило, и она теперь в состоянии продолжать действовать. Она не сдержала зевок, от которого ее челюсти заскрипели, будто заржавевшие уключины. Можно подумать, что послания от Эгвейн и того факта, что она жива и сумела передать сообщение, будет достаточно, чтобы помочь избавиться от въевшейся в плоть и кости усталости. Оказалось, это совсем не так.

Направив чуточку Силы, Суан зажгла ненадолго шарик света, отыскала в его свечении фонарь на главном опорном шесте палатки и запалила фитиль струйкой Огня. Одинокий язычок пламени давал слабый дрожащий свет. В палатке имелись и другие фонари и лампы, но Гарет не уставал напоминать, как мало оставалось в запасе лампового масла. Жаровню Суан не зажигала; хотя по отношению к углю Гарет не выказывал такую же бережливость, как с маслом, – уголь раздобыть проще, но она едва ли замечала холодный, почти морозный воздух. Суан хмуро воззрилась на постель Гарета в другом углу палатки, на которую, судя по всему, до сих пор не ложились. Наверняка Брин уже осведомлен об обнаруженной лодке и том, кто в ней уплыл. Как ни старались сестры скрыть от него свои секреты, но каким-то образом утаить им удавалось куда меньше, чем полагали большинство из них. Не единожды он приводил ее в замешательство своей осведомленностью. Где же он? Ушел в ночной сумрак готовить своих солдат к новому дню, какое бы решение ни принял Совет Башни? Или уже, махнув на все рукой, отправился восвояси, отказавшись от безнадежной затеи? Но дело еще далеко не проиграно, хотя он не мог об этом знать.

– Нет, – пробормотала Суан, испытывая странное чувство… стыда? Оттого, что у нее даже в мыслях возникли подозрения, что усомнилась в Гарете, сочтя его способным на предательство…

С восходом солнца он наверняка появится опять, и так будет каждое утро, до тех пор, пока Совет будет нуждаться в нем, и уйдет он, только когда ему прикажут уходить. А возможно, останется и того дольше. Она не верила, что он оставит Эгвейн, что бы ему ни приказал Совет. Слишком он упрям и горд. Нет, дело даже не в этом. Слово Гарета Брина – слово чести. Единожды дав слово, он не отступался, чего бы это ему самому ни стоило, если только его не освобождали от обещания. И наверное – просто возможно, – у него были и другие причины остаться. Об этом Суан отказывалась думать.

Надо перестать думать о Брине. Так, а зачем она пришла в его палатку? Куда проще было устроиться в собственной, пускай и тесной палатке, в лагере Айз Седай, или даже остаться в компании постоянно плачущей Чезы, хотя, если хорошенько подумать, второе было бы выше ее сил. Плакс она не выносила, а горничная Эгвейн ревела почти не переставая. Посему Суан решительно выбросила мысли о Брине из головы, торопливо провела щеткой по волосам, достала свежую сорочку и постаралась одеваться как можно быстрее, насколько позволял полумрак. Ее голубое дорожное платье из простой шерсти было измято, и вдобавок на подоле красовались пятна грязи – Суан ходила на берег, чтобы самой удостовериться, та ли эта лодка, – но времени вычистить и выгладить одежду с помощью Силы у нее не было. Она торопилась.

Просторной назвать палатку вряд ли у кого повернулся бы язык – прославленные полководцы обычно в такой тесноте не живут, поэтому спешные сборы означали, что Суан то и дело натыкалась бедром на угол письменного стола, причем один раз так сильно стукнулась об одну ножку, что та чуть не сложилась, но женщина успела подхватить стол, едва, впрочем, не опрокинув походный табурет – единственный предмет обстановки, хоть чем-то похожий на стул. Да еще ободрала голени об окованные медью сундуки, тут и там стоявшие в шатре. Отчего она разразилась проклятиями, которые долго бы звучали в ушах того, кто их услышал. Сундуки имели двойное назначение: в них не только хранились вещи, но на них еще и сидели, а один, с плоской крышкой, служил импровизированным умывальником, с белым кувшином и тазиком. По правде говоря, расставлены они были в определенном порядке, понятном одному лишь Брину. Он-то даже и в кромешной тьме запросто находил путь в этом лабиринте. Любой другой сломал бы себе ногу, прежде чем добрался до кровати. Суан предполагала, что Брин, должно быть опасаясь подосланных убийц, ставит им такие препоны, но сам он вслух об этом никогда не говорил.

Взяв с одного из сундуков свой темный плащ и перекинув его через руку, Суан чуть замешкалась, гася лампу потоком Воздуха. Какое-то мгновение она смотрела на вторую пару сапог Гарета, что стояли у изножья его кровати. С помощью Силы она зажгла еще один светящийся шарик, двинула его к сапогам. Так она и думала. Сверкают, свежевычищенные. Проклятый мужчина настоял, чтобы она отрабатывала свой долг, а затем проскользнул у нее за спиной незамеченным – или и того хуже, у нее под носом, пока она спала, – и сам начистил свои треклятые сапоги! Распроклятый Гарет Брин обращался с ней как со служанкой, ему даже в голову не приходило попытаться ее поцеловать!..

Суан резко выпрямилась, стиснула зубы, сжатые губы вытянулись, как причальный трос. Так, эта мыслишка откуда взялась? Она, что бы там ни твердила Эгвейн, нисколечки не влюблена в проклятого Гарета Брина! Она не влюблена!.. У нее работы выше головы, чтобы время оставалось на подобные глупости. Вот потому-то, думаю, ты и перестала носить одежду с вышивкой, прошептал где-то в глубине ее разума тихий голосок. Все те миленькие наряды, которые ты из страха запихала поглубже в эти вот сундуки. Из страха? Чтоб ей сгореть, если она боится его! Да и вообще, никого из мужчин она не боится!

Тщательно соединив в плетении жилки Земли, Огня и Воздуха, она наложила «кружево» на сапоги. Вся вакса, до последней частички, а заодно и большая часть краски, отделилась от сапог и сформировалась в аккуратную блестящую сферу, зависшую в воздухе, и их кожа заметно посерела. У Суан мелькнула мысль, что неплохо бы этот шар уложить Брину между одеял. Вот бы для него сюрпризец был, когда он наконец-то соберется лечь! В самый раз!

Вздохнув, она откинула входной клапан и выгнала шар наружу, в темень, где тот и растекся по земле. Если она позволяла своему вспыльчивому нраву зайти слишком далеко, то на ее выпады Брин реагировал быстро и крайне непочтительно, – впервые Суан это выяснила, когда стукнула его по голове сапогами, которые сама в тот момент и чистила. И когда он настолько ее довел, что она подсыпала ему в чай соли. Соли, конечно, там была не одна щепотка, но не ее же вина, что он так торопился, что выпил чашку залпом. Ну во всяком случае, попытался выпить. Коли Суан принималась на него орать, то Брину, кажется, было все равно, бывало, и сам он на нее голос повышал, – иногда он молча улыбался, когда Суан кипела от бешенства! – но и у его терпения были свои границы. Разумеется, она могла остановить его одним-единственным простым плетением Воздуха, но что такое честь, ей известно не хуже, чем Брину, чтоб ему сгореть! И у нее она есть! Так или иначе, Суан должна быть рядом с Брином. Так сказала Мин, а девочка, кажется, в таких вещах не ошибается. Только это – единственная причина, почему она еще до сих пор не засунула горсть золота проклятому Гарету Брину в глотку и не сказала, что ему уплачено, и пусть он проваливает на все четыре стороны! Только поэтому – и нет никакой другой причины! Конечно, кроме ее собственной чести.