Время «Ч» - Сергей Соболев

Назир – с видом крайней заинтересованности – подался чуть вперед.

– Что о нем известно?

– Кроме фамилии, еще инициалы проставлены – «В» и «А». В графе, где указана служебная принадлежность, проставлены почему-то две конторы – ГРУ и Совбез… Телефон у него, кстати, оформлен не на фамилию Мокрушин, а на некоего Владимирова Владимира Алексеевича. Я это дело самостоятельно проверил. Есть его точный адрес, квартира в районе метро «Братиславская».

«Кажется, все совпадает, – подумал про себя Назир, у которого сразу же почему-то пересохли губы. – По крайней мере, совпадает с теми данными, что мне удалось получить от наших ханкалинских и грозненских источников. Все эти «Владимиров», «Алексеев» и «Алешин» – обычное прикрытие, как и мнимая работа в качестве эксперта в аппарате Совета безопасности. А вот «Мокрушин», похоже на то, и есть его настоящая фамилия…»

– Что в конверте?

– Адрес и несколько фото, – сказал майор. – К сожалению, ни одного одиночного… Шайтан он, хитрый и осторожный, когда ездил в свои командировки, прикидывался, думаю, совсем другим человеком…

Назир взял у него конверт и стал рассматривать групповые фотоснимки: спецназ на привале… спецназ бухает водку… спецназ сражается… Он держал в руках, наверное, сотни подобных фоток – федералы ведь обожают снимать себя на фото и видео, потом некоторые из этих снимков и кассет – в немалом количестве – оказываются в распоряжении ичкерийской контрразведки…

– Это ты у вайнахов раздобыл? – спросил Назир, не в силах отвести глаза от этих фото, где в ряду других был запечатлен его кровник. – Еще раз спрошу, ты был осторожен?

– Я имел дело только с теми из вайнахов, кому можно доверять, – сказал майор. – У этого федерала с длинной фамилией Мокрушин-Владимиров-Алексеев-Алешин… кровавая биография через обе войны… Мне сказали, что Всеичкерийская шура вынесла ему не то три, не то четыре смертных приговора! Но те, кто получал фетву, отправлялись на свидание с всевышним раньше, чем успевали хоть что-то толком о нем узнать! Я скажу свое мнение: возможно, речь идет не об одном человеке… их несколько таких… но один из них тот, чей адрес я тебе только что сообщил…

Минут через пять Назир, попрощавшись с хозяином заведения и дав ему накоротке инструкции, вышел из кафе на свежий воздух.

Он уселся в джип, но движок пока не заводил, а стал набирать на «Нокии» номер одного из своих амиров, который прибыл сюда вместе с ним.

У него сейчас в жизни было две серьезные, огромной важности цели, и он намеревался добиться своего, действуя сразу на двух этих направлениях.

– Это ты, Али? – сказал он, услышав в трубке голос помощника. В таких случаях он старался говорить на родном наречии, чтобы не стать жертвой случайной, выборочной прослушки. – Всевышний милостив к нам, записывай московский адрес и сразу вышли кого-нибудь туда на разведку.

День, на который у Мокрушина была назначена стрелка с московским чеченом по имени Руслан, начался черт-те как.

– Нам нужно выехать пораньше, Владимир Алексеевич, – заявила ему за завтраком Измайлова. – Мне тут позвонили, возникла небольшая проблемка, которую надо как-то решить.

– Вот что, Анна… Во-первых, что ты мне все «выкаешь»?!

– Мне поручено вас охранять, Владимир Алексеевич.

– Ерунда! То есть охраняй на здоровье, раз уж начальство так порешило. Но я считаю, что мы, как и прежде, с тобой – напарники! Верно я говорю?

– Г-мм… Сергей Юрьевич сказал, чтобы я вам помогала.

– Вот видишь! Ну-ка скажи мне «ты»!

– Пожалуйста, – пожала плечиками агентесса. – Ты.

– Уже лучше. Называй меня по имени, ладно?

– Хорошо. Можно я буду называть вас… тебя – Влад? Когда мы наедине, естественно.

– Когда мы с тобой вдвоем, можешь меня называть даже «лапочкой» и «пупсиком», – усмехнулся Рейндж. – Ладно, по первому пункту мы договорились. Пункт второй: объясни, что это еще за «небольшая проблемка»? Ты же в курсе, что у меня стрелка назначена ровно на двенадцать!

– Вы… ты не против, Влад, если мы съездим сначала в мой адрес?

– Семейные обстоятельства?

– Можно сказать и так. Здесь недалеко ехать. Успеем мы на вашу стрелку, будем на месте даже раньше указанного вами времени…

В половине одиннадцатого «Гелентваген» въехал во двор нового двенадцатиэтажного жилого здания, возведенного примерно год назад в районе Щукина.

– Извини, Влад, в дом тебя не приглашаю, – сказала агентесса, выбираясь из салона. – Ага… А вот и мамуля!

Она направилась к женщине средних лет, которая только что вышла из крайнего слева подъезда здания, держа на поводке немецкую овчарку. Пес, как только увидел Измайлову – агентесса была одета в джинсы классического цвета индиго, коричневатые кожаные башмаки и стильную кожанку цвета кофе с молоком, – сначала как-то даже присел и завилял хвостом, как малый щен… Потом он попытался было встать на задние лапы, но Анна, ловко уклонившись от его передних лап, которые пес намеревался поставить ей на плечи, – чтобы лизнуть ее потом в нос или подбородок, куда придется, – что-то такое резко скомандовала, и тот послушно уселся подле двух женщин, черты лица, фигура и осанка которых указывали на их близкое родство.

Разговаривали они о чем-то своем недолго, всего минуты две или три. Итог этих переговоров оказался таков: Измайлова чмокнула женщину в щеку, взяла у нее поводок и направилась вместе с псом – тот послушно трусил у ноги – к их служебному «Гелентвагену»…

Измайлова застелила заднее сиденье чехлом и лишь после этого запустила пса внутрь салона.

– Интересный какой поворот, – сказал Мокрушин. – Может, я сплю и этот симпатичный песик мне снится?

Измайлова сделала ручкой женщине – та все еще стояла у подъезда и смотрела в их сторону, – после чего уселась в кресло водителя.

– Знакомьтесь, – сказала она, посмотрев сначала на Мокрушина, а затем обернувшись к устроившемуся на заднем сиденье псу, экипированному в намордник (по всему было видно, что песику этому ездить в тачке – дело вполне привычное). – Немецкая овчарка. Кобель. Зовут его Ганс.

– Оперативный псевдоним? – пошутил Мокрушин.

– Нет, это его настоящее имя. – Измайлова завела движок и стала выруливать со двора. – Ганс, ты меня слышишь? А ну-ка подай голос!

Пес тут же – неожиданно басовитым голосом – отозвался с заднего сиденья.

– Это мой напарник, Ганс, – глядя на дорогу, сказала Измайлова. – Он свой… понял?! Поэтому не вздумай рычать… и вообще попридержи свой характер!

– Странное прозвище, – пробормотал Мокрушин. – А почему не Тузик? Или, скажем, Шарик?

– У меня мама – «немка». То есть я хотела сказать, что мама у меня – преподаватель немецкого языка.