Сирена - Михаил Волконский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему вовсе не страшно одному в темноте, напротив, он ощущает какое-то словно подымающее чувство, ближе всего подходящее к любопытству: что будет дальше?
Проход вдруг круто завернул, под руку снова попалась железная полоса, а нога наткнулась на ступеньку.
Елчанинов стал подниматься, не зная, куда приведет его эта лестница.
Последняя заканчивалась в упор деревянной дверью, на которую непременно наткнулся бы Елчанинов, если бы не луч света, проникавший сквозь маленькое круглое отверстие в этой двери, как раз на высоте человеческого роста.
Елчанинов понял, что это лестница во внутренней стене дома, а потому удвоил осторожность и не шел, а почти полз так тихо, что казалось, попадись ему мышь по дороге, он и той не спугнул бы.
Теперь он знал весь путь по подземному ходу и мог узнать сейчас же, куда приводил этот ход.
Он осторожно приник к двери и приложил глаза к отверстию в ней: судя по той части комнаты, которую он увидел, это была столовая; посредине стоял стол, возле него сидел католический патер, а напротив – какой-то господин во фраке, очень модно, щегольски одетый. Он говорил что-то.
Елчанинов приложил ухо вместо глаза к отверстию и тогда ясно услышал каждое слово.
– Она постоянно тычет мне в глаза, что я ее управляющий! – говорил щегольски одетый господин. – Вообще это такой нрав, что очень трудно держать ее в должном решпекте! Она своенравная и самовластная натура.
– Как всякая хорошенькая женщина! – возразил патер спокойным и рассудительным тоном.
– О, она не только хорошенькая, но и красивая! – подхватил управляющий.
– А это нам только и нужно!
– Да, но все-таки я просил бы вас, отец, повлиять на нее. Уж я и так слежу за ней, не спуская глаз, не отхожу от нее, и все-таки вчера, во время бала, она улучила-таки минуту и скрылась в атласный альков, за драпировкой, в каюте!
– Не одна?
– Ну да! В этом дело.
Патер жиденько захихикал.
– Ну, что же из этого? Ей нужно дать некоторый простор для действия сообразно инструкциям; ведь и альков на яхте устроен не для того, чтобы она была там в единственном числе!
– Я отлично понимаю это и не желаю возражать против инструкций, но ведь они не могут относиться к какому-то проходимцу-художнику, потерявшему от нее голову и почти обезумевшему от восторга перед ней.
– Как к художнику? Разве она была с ним?
– С ним!
– Быть этого не может!
– А между тем это так.
– Вы сами видели?
– Я нашел его шляпу в алькове.
– Что же особенного в этом художнике?
– Ничего, просто каприз женщины, польщенной тем, что он потерял от нее голову до самозабвения, как я говорю вам!
– Это тот самый художник, который привез к ней по поручению маркиза документы?
– Да! Большая была неосторожность посылать чужих, незнакомых людей.
– Маркиза нельзя винить в этом случае: он действовал так, как следовало. Ведь он мог умереть в этом несчастном трактире, и тогда все бумаги попали бы в руки здешних властей. Весьма понятно, что выбора у него не было, и он рискнул лучше доверить пакеты людям, на первый взгляд показавшимися ему достойными.
– Да, а теперь возись с этими верными людьми!
– Ну, один из них уже покончил свои счеты во славу Божию!
– Да, кстати! Как бы не нажить хлопот с этим делом!
– Все было обставлено самым лучшим образом, и не только тело, но и все концы канули в воду. На берегу матрос нашел его платье, оно было представлено в полицию, представлено его приятелям, те признали, что это подлинная одежда, и теперь решено и подписано, что он утонул во время купания.
– Ну, и Бог с ним.
– Amon.
– Так вот я и говорю, что художник...
– А чем он опасен еще, кроме того, что она соблаговолила к нему?
– Вот чем: он знает, что она жена Станислава.
– И верит этому?
– Едва ли; но если он расскажет ей о своем разговоре со Станиславом, то она-то будет осведомлена, что ее муж был в лакеях у маркиза и приехал сюда в Петербург.
– Но каким образом Станислав мог догадаться, что английская леди похожа на его жену?
– Вся беда, что он оказался художником: он так поразился красотой леди, что, вернувшись в трактир, при Станиславе нарисовал на доске стола ее профиль.
– Как же вы узнали это?
– Доску с нарисованным на ней профилем со стола положили в карету для устройства постели маркизу, чтобы привезти его сюда. А здесь Станислав сохранил эту доску, как святыню; я увидел ее у него, сразу узнал профиль и спросил, откуда он взялся. И надо же было случиться такому обстоятельству, чтобы, как нарочно, попал к маркизу в услужение именно муж этой женщины! Удивительно странный случай!
– Брат Иозеф! Случаи кажутся странными лишь для тех, кто не умеет управлять ими! С нами не бывает странных случаев! Маркизу было предписано отыскать Станислава, а тому было подсказано, чтобы он поступил к нему в услужение, якобы для того, чтобы пробраться в Петербург, где теперь его жена. Он нам нужен здесь!
– Зачем же?
– А хотя бы для того, чтобы держать ее в руках, когда это понадобится. Имея Станислава в своем распоряжении, мы всегда можем припугнуть ее тем, что у нас есть несомненное доказательство, кто она такая. Вот отчего я и велел оставить его здесь запертым в подвале и не допустил, чтобы он разделил участь другого, с которым подглядывал за нами.
– Но вы согласитесь, что этот художник достоин разделить участь бывшего своего приятеля?
– А разве просто его нельзя не пускать к ней?
– Трудно. Она твердо стоит на своем. Я вам говорю, что у нее невозможно строптивый характер; побеседуйте сами с ней!
– Она сегодня здесь?
– Должна уже приехать! Вероятно, здесь.
– Позовите ее ко мне!
Весь этот разговор Елчанинов слушал ни жив, ни мертв. Он опять заглянул в отверстие и видел, как в комнату вошла красивая рыжая женщина. Прежний собеседник патера ввел ее и сам удалился.
Этюд Варгина был очень хорошо сделан, и потому Елчанинову было нетрудно узнать в вошедшей красавице леди Гариссон.
Она села напротив патера свободно и, видимо, не чувствуя никакого стеснения, заговорила первая весело и бойко, словно сама знала, что ей надо делать и как поступать.
– Вас можно поздравить, мой отец, – заговорила она по-французски, – вы торжествуете, как всегда и везде. Я еще раз преклоняюсь перед вашей ловкостью и уменьем и от души поздравляю вас!