Сирена - Михаил Волконский

Варгин владел собой плохо. Щеки его горели, рот нервно дергался, и глаза, он знал это, блестели радостью и торжеством. Ему жаль было сдерживать в себе эту радость и торжество, он нарочно хотел поддержать их, испытывая все еще наслаждение ими.

Управляющий, отстав от леди, подошел к нему.

– Что вы делаете тут, молодой человек? – спросил он, взглядывая Варгану близко в лицо испытующим, подозрительным взглядом.

Варгин подбоченился и дерзко поднял голову.

– А не все ли вам равно, что я делаю, человек средних лет? – проговорил он и смерил управляющего взглядом с головы до ног.

Тот усмехнулся, покачал головой и повернулся было, чтобы идти дальше, будто не желая обращать внимания на выходку Варгина, но потом остановился и сказал вполоборота:

– Да, чтобы не забыть: завтра вашего сеанса для портрета у миледи не будет. Вам пришлют сказать, когда вам можно будет явиться к ней.

И прежде чем Варгин успел возразить, он пошел дальше и смешался с толпой гостей.

Варгин, назло управляющему (он уже ненавидел его всеми силами души), остался на яхте до конца бала. И только когда начался разъезд, он заметил, что у него нет шляпы. К ужасу своему, он тут только вспомнил, что забыл ее в потайном уголке за драпировкой, где стояла серая атласная софа.

На другой же день после своего разговора со стариком Зонненфельдтом Елчанинов отправился бродить вокруг дома на Пеньках, желая проверить, все ли там было так, как рассказывал старик.

О странности совпадения, что отставной коллежский асессор был когда-то владельцем именно этого дома, Елчанинов не задумывался. Он посмотрел на дело просто, ему подвернулся благоприятный случай, и он пошел, не рассуждая.

Осмотр подтвердил вполне, что в стене у сада за домом, кроме калитки, было еще углубление, и в этом углублении – железная дверь. Ее ржавые петли оказались смазанными, а у скважины замка на железе виднелись свежие царапины.

«Эге, – сообразил Елчанинов, – отцы иезуиты, видно, пользуются этой дверью и знают о ее существовании! Ну что ж? Воспользуемся и мы ею».

Он попробовал, крепок ли замок.

Дверь запиралась очень плотно.

«Кирш, наверное, подумал бы, что я хочу сокрушить замок, – рассуждал мысленно Елчанинов, – и ошибся бы. Я тоже понимаю, что в данном случае сила только испортит дело!» Он вынул из кармана заготовленный кусок воска, размял его и сделал несколько слепков с замочной скважины.

Возиться долго у двери было опасно. Хотя закоулок и состоял почти из одних заборов и был совсем пустынный, но все-таки мог попасться какой-нибудь прохожий, да и из домашних, чего доброго, кто-нибудь мог выглянуть ненароком из калитки.

Сделав слепки, Елчанинов смело направился было к первому попавшемуся, как он решил сначала, слесарю, но по дороге догадался, что обращаться по восковым слепкам неосторожно, да и едва ли слесарь решится взять такую, явно подозрительную, работу. И он остановился в раздумье, как ему быть.

Ему стоило больших трудов и усилий мысли найти выход из встретившегося ему вдруг затруднения. В глубине души он уже склонялся к тому, чтобы разнести дверь силой. И вдруг словно внезапная вспышка осветила его мозг: он нашел выход, придумав пойти к тому же Зонненфельдту.

Отставной коллежский асессор был домовладельцем; у него, верно, есть знакомый слесарь, через него можно сделать заказ. Он, по-видимому, человек не особенно проницательный, и его можно будет обвести, рассказав какую-нибудь историю.

Елчанинов, не откладывая, отправился к Зонненфельдту и нашел его опять на скамеечке у дверей на дворе в неизменном халате, туфлях и колпаке.

Он рассказал ему, стараясь сделать это как можно развязнее и естественнее, что затеял любовную интригу с одной знатной дамой, которая пропускала его к себе через потайную дверку, так как познакомились и сошлись они случайно, и в дом к ней, как гость, он, Елчанинов, совершенно не был вхож из страха перед старым ревнивым мужем. У него был ключ от этой дверки, и вот он потерял его и не может теперь проникнуть за заветную дверь и дать об этом знать знатной даме тоже не может. Остается только одно: сделать новый ключ, для чего он снял с замка восковой слепок и убедительно просит почтенного Матвея Гавриловича, у которого, вероятно, как у домовладельца, есть знакомый слесарь, поручить тому сработать новый ключ по слепку.

Елчанинову казалось, что он придумал это очень хорошо и, главное, очень правдиво вел свой рассказ.

Должно быть, старик Зонненфельдт был в достаточной степени наивен и действительно непроницателен, потому что очень легко поверил в не совсем правдоподобную повесть и легко согласился исполнить желание Елчанинова.

У него был знакомый слесарь.

– Молодости подобает, – заметил он даже, – любовная интрига, ибо кому же и любить, как не молодому человеку?

Через несколько дней ключ был готов, и Елчанинов, едва дождавшийся этого, получил его от отставного коллежского асессора.

«Он не подозревает, как я его одурачил, – усмехнулся внутренне Елчанинов, – и как бы он удивился, если бы я сказал ему, что этот ключ – к той двери, о которой сам же он мне рассказал. Но я ему, разумеется, ничего не скажу». И, не сказав ничего Зонненфельдту, Елчанинов, как только спустился вечер (тогда начинало уже темнеть по ночам), отправился, довольный своей предприимчивостью, к дому на Пеньках.

Расчет у него был таков: он заберется в подземный ход, дождется ночи, а там поступит смотря по обстоятельствам, но во всяком случае, так или иначе, освободит злосчастного поляка.

Елчанинов шел и как бы внутренне извинялся перед Станиславом за то, что несколько лишних дней оставил его в погребе. Но в то же самое время он деловито рассуждал и успокаивал себя тем, что иначе поступить было нельзя и что зато сегодня он, наверное, освободит его.

На небо набегали тучи, заволакивая звезды и сгущая тьму. Елчанинов узнавал дорогу по редким тусклым уличным фонарям, а в закоулке ему пришлось пробираться чуть ли не ощупью.

Вот наконец и углубление в стене, и дверь.

Елчанинов в темноте нащупывает замок, всовывает ключ, тот бесшумно поворачивается в замке (пружины его, видимо, жирно смазаны), дверь отворяется без скрипа. Елчанинов осторожно пробует ногой за порогом, ступеньки! Он запирает за собой дверь, прячет ключ в карман и в полной темноте, как в могиле, начинает спускаться между двух каменных стен, считая ступеньки.

С левой стороны железная полоса в виде перил; воздух спертый; с каждым шагом он становится прохладнее, пахнет сыростью, землей, жабами.

После двадцать второй ступеньки под ногой чувствуется ровная каменная плита, проход становится шире, но все же можно, расставив руки, касаться обеих стен, и Елчанинов, ничего не видя, идет вперед, не отнимая от стен рук и осторожно передвигая ноги, чтобы не оступиться, если начнется новая лестница.