Пьеретта - Оноре де Бальзак

— Если господин председатель, — сказал он, — пожелает ознакомиться с врачебным заключением, исходящим от одного из самых знающих врачей Парижа и сделанным им совместно со всеми хирургами и врачами Провена, он поймет, насколько нелепо требование Рогрона и какие веские причины побудили бабушку несовершеннолетней отобрать ее незамедлительно у ее палачей. Вот каковы обстоятельства дела: медицинское заключение, единодушно вынесенное знаменитым врачом, спешно вызванным из Парижа, и всеми врачами нашего города, приписывает состояние смертельной опасности, в котором находится несовершеннолетняя, дурному обращению с ней названного Рогрона и девицы Рогрон. Согласно закону, в кратчайший срок будет созван семейный совет, который и рассмотрит вопрос об отстранении опекуна от выполнения его обязанностей. Мы ходатайствуем о том, чтобы несовершеннолетняя не возвращалась под кров своего опекуна, а была отдана на попечение тому из членов ее семьи, которого угодно будет назначить для этой цели господину председателю.

Винэ попытался было возражать, заявив, что письменное заключение врачей следовало представить ему для ознакомления, дабы он мог его оспаривать.

— Оно будет представлено не партии Винэ, — строго заявил председатель суда, — а прокурору. Ходатайство удовлетворено. — Внизу, под текстом ходатайства, председатель написал следующее постановление:

«Ввиду того, что из заключения, единодушно вынесенного врачами города совместно с доктором Парижского медицинского факультета врачом Бьяншоном, явствует, что несовершеннолетняя Лоррен, обратного водворения коей по месту жительства требует опекун ее Рогрон, находится в чрезвычайно тяжелом болезненном состоянии, вызванном дурным обращением и насилиями, учиненными над ней сестрой опекуна и в его доме, мы, председатель суда первой инстанции города Провена, удовлетворяя настоящее ходатайство, предписываем, чтобы до решения семейного совета, каковой созывается по требованию второго опекуна, несовершеннолетняя девица Лоррен не возвращалась обратно в жилище своего опекуна, а была переведена в дом второго опекуна.

Дополнительно к сему, ввиду тяжелого состояния, в коем находится несовершеннолетняя, и следов насилия, обнаруженных, по заключению врачей, на ее теле, мы поручаем главному врачу и главному хирургу провенской больницы обследовать ее; в случае же установления следов насилия передаем дело прокурорскому надзору, чем отнюдь не исключается возможность гражданского иска, учиненного вторым опекуном Офре».

Это суровое постановление прочитано было председателем суда Тифеном громко и отчетливо.

— Почему уж сразу не каторга? — сказал Винэ. — И весь этот шум из-за какой-то девчонки, которая завела интрижку с подмастерьем столяра! Если это принимает такой оборот, — нагло воскликнул он, — мы заявим отвод и будем ходатайствовать о передаче дела в другой судебный округ.

Выйдя из суда, Винэ направился к главарям своей партии, чтобы объяснить им, в какое положение попал Рогрон: по словам стряпчего выходило, что Рогрон никогда и пальцем не тронул своей кузины, а судью он интересует не столько в качестве опекуна Пьеретты, сколько в качестве провенского выборщика.

Послушать его, так Тифены подняли шум из-за пустяков. Гора родила мышь. Сильвия, девица высокодобродетельная и благочестивая, открыла, что воспитанница ее брата завязала интрижку с подмастерьем столяра, бретонцем по фамилии Бриго. Этот плут прекрасно знал, что девочка получит наследство от бабушки, и хотел обольстить ее. (Винэ осмеливался еще говорить об обольщении!) Что касается мадемуазель Рогрон, перехватившей письма, из которых видно, до какой степени была испорчена девочка, то Сильвия совсем не так уж виновна, как это изображают Тифены. Но если бы она даже и прибегла к некоторому насилию, чтобы завладеть письмом — что, впрочем, вполне оправдывается раздражением, вызванным в ней бретонским упрямством девочки, — то при чем же тут Рогрон?

Стряпчий изобразил это дело как борьбу партий и придал ему политическую окраску. И с этого вечера в общественном мнении Провена произошел раскол.

— Надо выслушать обе стороны, — говорили мудрые люди. — Слыхали ли вы, что рассказывает Винэ? Он дает всему прекрасное объяснение.

Дом Фраппье был признан неподходящим жилищем для Пьеретты из-за шума в мастерской, который, несомненно, должен был вызывать у нее головные боли. Перенести ее оттуда ко второму опекуну необходимо было как с точки зрения медицинской, так и с точки зрения законности. Переселение совершилось с величайшими, намеренно подчеркнутыми предосторожностями. Пьеретту уложили на носилки, на целую груду матрацев; ее несли двое людей; сбоку шла сестра милосердия с пузырьком эфира в руке, за носилками следовали бабушка, Бриго и г-жа Офре со своей горничной. У окон и дверей теснились любопытные, глазевшие на это шествие, Смертельная бледность Пьеретты, болезненное состояние, в котором она находилась, несомненно, были весьма на пользу враждебной Рогронам партии, Офре старались доказать всему городу, как прав был в своем постановлении председатель суда. Пьеретта с бабушкой водворены были в доме г-на Офре на третьем этаже. Нотариус с женой с нарочитой пышностью оказывали им широчайшее гостеприимство. Сиделкой при Пьеретте осталась бабушка, а вечером больную посетили г-н Мартене с хирургом.

Обе партии с этого дня изощрялись в преувеличениях. Гостиная Рогронов была полна посетителей. Винэ обработал на этот предмет либеральную партию. Дамы де Шаржбеф обедали у Рогронов, ибо вечером там предстояло подписание брачного контракта. Винэ сделал утром оповещение в мэрии. Дело Пьеретты он называл вздором. Если провенский суд отнесся к делу пристрастно, то королевский суд сумеет разобраться в фактах, утверждал он, и Офре следовало бы хорошенько подумать, прежде чем затевать подобный процесс. То, что Рогрон породнился с Шаржбефами, играло огромную роль в глазах очень многих. Для них Рогроны были белее снега, а Пьеретта оказалась испорченной девчонкой: галантерейщики отогрели змею на своей груди. Салон же г-жи Тифен мстил за ядовитое злословие, которым в течение двух лет занималась партия Винэ, — там Рогроны были чудовищами, и опекуну предстояло сесть на скамью подсудимых. На площади, в доме галантерейщиков, утверждали, что Пьеретта превосходно себя чувствует; в верхнем городе — что она при смерти; у Рогронов говорили, что у нее только исцарапана рука; у г-жи Тифен — что у нее сломаны пальцы и один палец придется отнять. В «Провенском вестнике» появилась мастерски составленная и прекрасно написанная статья, настоящее произведение искусства, представлявшее собою смесь клеветы и юридических доводов, уже заранее объявляющая о непричастности Рогрона к делу. «Улей», выходивший двумя днями позже, не мог ответить на статью, не впадая при этом в дифамацию, и там ограничились заявлением, что в подобных вопросах самое лучшее — предоставить все дело правосудию.

В семейный совет вошли: мировой судья провенского кантона — согласно закону, в качестве председателя; Рогрон и оба Офре — ближайшие родственники, г-н Си-пре, племянник бабушки Пьеретты с материнской стороны; к ним присоединили еще г-на Абера, духовника Пьеретты, и полковника Гуро, всегда выдававшего себя за друга полковника Лоррена. В городе отзывались с большой похвалой о беспристрастии мирового судьи, включившего в семейный совет г-на Абера и полковника Гуро, которых весь Провен считал близкими друзьями Рогронов. Ссылаясь на предъявленные ему тяжелые обвинения, Рогрон ходатайствовал о допущении на семейный совет стряпчего Винэ. Путем этой уловки, явно подсказанной ему самим Винэ, Рогрону удалось оттянуть созыв семейного совета до конца декабря. К этому времени начались заседания палаты депутатов, и председатель суда с женой находились уже в Париже, у г-жи Роген. Правительственная партия оказалась, таким образом, лишенной своего вожака. Винэ обрабатывал исподволь судебного следователя, старика Дефондриля, на случай, если бы дело направлено было в уголовный суд или в суд исправительной полиции, что пытался сделать председатель суда. Выступление Винэ на семейном совете длилось три часа; чтобы оправдать строгость мадемуазель Рогрон, он доказывал в своей речи существование интрижки между Пьереттой и Бриго; заявил, что со стороны Рогрона было совершенно естественным привлечь родную сестру к воспитанию питомицы, настаивал на непричастности своего клиента к тому, как понимала Сильвия воспитание Пьеретты. Несмотря на все усилия Винэ, совет единогласно постановил отстранить Рогрона от выполнения опекунских обязанностей. Опекуном был избран г-н Офре, а вторым опекуном — г-н Сипре. Семейный совет допросил служанку Адель, показавшую против своих бывших хозяев, и мадемуазель Абер, рассказавшую о жестоких словах Сильвии Рогрон в тот вечер, когда Пьеретта так сильно ушибла голову, а также о замечании г-жи де Шаржбеф по поводу нездоровья девочки. Бриго представил полученное от Пьеретты письмо, подтверждавшее невинность их отношений. Было доказано, что тяжелое состояние, в котором находилась несовершеннолетняя, вызвано отсутствием забот о ней ее опекуна, ответственного за все, что касалось его подопечной. Болезнь Пьеретты поразила всех обитателей города, даже и людей, совершенно ей посторонних. Рогрону было предъявлено обвинение в жестоком обращении с подопечной. Предстояла передача дела в суд.