Барашек с площади Вогезов - Катрин Сигюрэ

В любом случае, малыш Туа не имел к этому никакого отношения, и если она настаивала на том, чтобы передвигаться исключительно на автомобиле, это ее проблемы. Шина была для барашка все равно что древесные волокна, и его желание почесать зубки было совершенно естественным, однако мадам Симон оставалась неумолимой.

Я сделала все, чтобы с терпением психиатра успокоить ее ободряющими словами. К примеру, я сказала, что нахожу ее похудевшей, что ее туфли все-таки зрительно немного утончают ее икры – и все это под крик раненой совы. Тогда я спокойно пошла за шлангом и, вернувшись, окатила ее с головы до ног. Это заставило ее ретироваться. Не знаю, успокоила я ее или мадам испугалась, что растает как сахар, из которого она состояла на 79 процентов, но я ее в тот день больше не видела.

Зато я увидела месье Симона. В тот же вечер он позвонил в мою дверь, чтобы сказать, что будет жаловаться как по поводу шины, так и по поводу обливания водой. И завтра меня вызовут в полицию.

Я была без ума от радости! Я не знала, как его благодарить. И немедленно заказала по Интернету цветы, чтобы преподнести их чете Симон на рассвете, от пяти до семи утра. Наконец-то мне понадобится адвокат!

Все дело в том, что к тому времени я уже знала, что мой Незнакомец с площади Вогезов и есть адвокат. Консьержка назвала мне его имя, подтвердив, что жилец в разноцветных льняных рубашках и с цветными папками под мышкой не издатель, как я думала сначала, не певец-маэстро, но хороший адвокат. История с барашком и с тисовыми деревьями была уже известна всей площади, включая консьержей.

Тем же вечером, закрыв дверь за месье Симоном, я зажгла свечу, прочитала молитву, потому что намеревалась совершить священное действие, и стала искать в Интернете номер телефона кабинета Незнакомца с площади Вогезов. И что вы думаете – нашла! Отыскав его, я даже вспотела, и первая мысль была такой: «Ну, теперь все!» Потому что его номер начинался с цифр 45 27. Это очень важно! Номера телефонов почти всех мужчин в моей жизни начинались с цифр 45 27, и, должна заметить, это было очень романтично, хотя первые четыре цифры всего-навсего указывали на округ Парижа. (Еще добавлю, что все они родились либо в 1950-х, либо в 1992-м, но это не имеет отношения к делу.)

Набирая номер, я так разволновалась, что боялась – начну заикаться. Но когда любезная секретарша соединила меня с ним, я тут же выдала, что речь идет об одном барашке. По паузе чувствовалось, что в том кабинете опыта ведения дел с ветеринарами еще не было. Чтобы развеять заблуждение, я продолжила:

– Меня зовут Алиса Невер, это псевдоним, я не намерена раскрывать свое настоящее имя до судебного процесса. Мою проблему я хочу представить вам на рассмотрение… У меня есть барашек, который пожевал шину, и оказывается, я ваша соседка.

И… он засмеялся. Очень громко! И тогда настала моя очередь! Это продолжалось, по крайней мере, секунд двадцать, и я почувствовала себя не только счастливой, но уже живущей с ним, потому что у меня всегда было ощущение, что я живу с людьми, с которыми вместе смеюсь на концертах.

– Я очень хорошо понимаю вас! – сказал он, отсмеявшись. – Вы обязательно опишите мне барашка, но не в этот раз!

И он снова рассмеялся.

Я не могла поверить своим ушам… Чтобы Незнакомец с площади Вогезов, такой роскошный в своей рубашке марки «Вильбрекен», а когда прохладно – в жилете от «Бомпар» (я видела такой же на полке в магазине), был таким веселым… Да мне это и в голову не приходило! Хотя могло бы и прийти, потому что я знала, что мы собираемся пожениться. Женщина, которая смеется, уже наполовину в твоей постели, гласит пословица, но кто сказал, что слово «женщина» нельзя заменить на слово «мужчина». Теперь я окончательно убедилась в том, что мы дополняем друг друга.

Обрисовав ему ситуацию, я сказала, что мои соседи объединились против меня под девизом «Зарежь барашка!». Он тотчас же перехватил мою мысль, заметив:

– Обожаю невыполнимые миссии!

– Мне очень нравится то, что вы говорите! – воодушевилась я.

Мы договорились встретиться завтрашним вечером в кафе на углу, ну, не совсем вечером, так как у него была встреча с бандитом и ее он отменить не мог.

Немного опасаясь, что он может не прийти, я спросила:

– Вы не забудете?

– О чем? – спросил он.

– Что у нас завтра свидание!

Он еще раз засмеялся:

– Конечно, не забуду! Отныне каждый раз, услышав блеяние, я буду думать о вас!

Такого мне еще никогда не говорили, а у меня слабость на редкие фразы. Если честно, я бы предпочла забыть, что «я думаю о вас» было связано с блеянием. Такие сильные эмоции для меня невыносимы, и я поспешила попрощаться.

Посидев с телефоном в руках, я заметила, что вся горю, почти как полено в новогоднюю ночь. Не сильно задумываясь, пьяная от счастья, я разделась и вышла в нижнем белье во двор освежиться под струей воды. С одной стороны, это смело, но с другой – а что в этом такого? В конце концов, я вовсе не Наташа Лебрас и легко могла бы сойти за садовую скульптуру Родена, если бы мои соседи проявили минимальную понятливость. Но именно Наташа Лебрас открыла окно, чтобы проорать мне:

– Ну, не могу пове-е-е-ерить! Смотрите все-е-ее!

Я показала ей кулак и крикнула:

– Вы проводите всю свою жизнь в Мужене, лечитесь на термальном курорте, а стоит ли ехать за сотни километров, когда здесь есть душ на свежем воздухе и в великолепных декорациях?

Наташа с грохотом захлопнула окно.

Сожалею. Единственный раз она встала в одиннадцать часов, и ей так не повезло.

Окончив водные процедуры и не имея ничего намеченного на этот вечер, я решила немного прогуляться по кварталу. Во время прогулки я несколько раз почувствовала на себе косые взгляды. И особенно в магазине декоративно-прикладного искусства, куда я заглядывала уже в девятый раз за последние три месяца. В этот магазин я приходила за пледом «Симран» шириной под два метра – как раз по размерам моей кровати. Я всегда считала полезным спать на ней втроем или вчетвером, а в последнее время – с барашком. Люди, которые знают наверняка, сколько друзей останутся у них ночевать, кажутся мне депрессивными. Особенно если их тревожность колеблется между одной персоной и нулем. У Туа была меланхолия, и он съел восемь предыдущих пледов, но это меня не волновало. Гораздо больше меня волновало то, что мои друзья теперь предпочитали вернуться к себе домой, даже если жили за городом. Им не хотелось «делить постель с бараном», они морщились при виде «возмутительных пятен», отпечатывающихся на постельном белье, пятен, делающих простыни «липкими и вонючими», но больше всего их смущали маленькие шарики помета – мой Туа очень трудно освобождал от них хвост и сеял их повсюду. С некоторых пор я проводила жизнь с метелкой и совком в руках, чтобы не размазывать помет по коврам, но когда любишь… Даже Эрик Жуффа не искал больше случая растянуться на кровати в моей спальне, как частенько делал прежде. Нет-нет, он заглядывал иногда, но предпочитал теперь продавленный диван, утверждая, что не потерял всю свою энергию, в отличие от Туа.