Учимся говорить по-русски. Речь электронных СМИ в контексте медиастилистики - Коллектив авторов

снятия ответственности за сказанное. Например, оценочные суждения метатекстового характера, например, в ситуации, где речь идет о соотношении качества дорог и качества политики власти: Русская дорога — символ беды, бесхозяйственности и коррупции. Иначе, как безумием, эту политику не назовешь (ТВ «Власть факта» — 19.04.11).

Следует отметить, что извинение за слово или, как говорят, «выражение» часто приходит в противоречие либо с самим словом, либо с речевой ситуацией. Совершенно непонятно, почему нужно извиняться за слово аспект в телевизионной программе, посвященной классике мирового кино: Давайте посмотрим на эту проблему в психологическом аспекте. Простите за слово «аспект» (ТВ — 19.11.11); или за слово народ в аналитической программе «Политика», которую вел на 1 канале В. И. Фадеев, профессиональный журналист, хорошо владеющий и своей речью, и своей аудиторией: Пока эта группа (речь об оппозиции — Л. Ч.) не начнет соответствовать, извините, народу, ничего не изменится (ТВ — 25.04.2013); или за слово искусство и снова в телеэфире: Искусство, извините за высокое слово, сближает, тогда как религия разъединяет (ТВ — 26.05.12);

Псевдоизвинения становятся общей приметой современной публичной речи. Приведу пример из литературоведческой статьи, опубликованной не в научном сборнике, а в Литературной газете: Почти каждое произведение новой книги Кибирова погружено в контекст общекультурного дискурса…(приносим искренние извинения за слово «дискурс», но, к сожалению, не всегда его можно заменить словом «речь», как советовал академик Гаспаров) (ЛГ № 2 2009). Каким видит автор своего адресата, если он извиняется за термин дискурс? Хотя об этом термине и о стоящей за ним сущности факультет журналистики недавно выпустил многоаспектный, объемный и интересный сборник. Метаизвинения, для которых нет ни лингвистических, ни логических, ни этических оснований, входят в круг тех извинений, в которых проявляется прием «ложной значительности».

Исследование языковых явлений в рамках культуры речи, но с позиций этики ответственности позволяет очертить широкий круг лингво-социо-этических проблем, которые могут быть и по-иному поставлены, и по-иному решены. Перечислю лишь некоторые. Проблема «языковой совести» (М. В. Панов) и «птичий язык» в учебных пособиях и учебниках, а также в справочной литературе. Читает школьник в учебнике «Литературная матрица» (СПб, 2010): принцип взаимной мимикрии образует микроуровень психической реальности; тем большее внимание антропологической мысли привлекают неортодоксальные, маргинальные, тупиковые линии общественной эволюции. Подобные примеры стали предметом иронии в таких вот сосредоточенных на одном из сайтов Интернета перлах, напоминающих речь «очень умной» Герцогини из «Алисы в стране чудес»: С точки зрения банальной эрудиции не каждый здравомыслящий индивидуум, теоретически модифицирующий научную абстракцию, может игнорировать тенденцию парадоксальных иллюзий. И таких примеров много. Но то, что хорошо в качестве иронии и/или языковой игры, плохо в обучающем издании. Сказанное И. А. Бодуэном де Куртенэ по другому поводу, но в связи с осмысленностью речи подходит к приведенным фрагментам дидактического текста: «Но разве это слова? Разве это живая речь человеческая?» [Бодуэн 1963: 242]; «Издеваются над своим родным языком и стараются разрушить его всесторонне. Мстят языку за безобразие и ужасы жизни» [Там же: 240].

Теперь об ошибках. М. В. Панов нам, студентам, объяснял, что значит грамотно писать и, шире, быть грамотным. Он говорил, что грамотность — это умение сомневаться в тех орфограммах, которые этого требуют, например в безударных гласных. И он считал большой ошибкой школьного образование формулу «В случае сомнения смотри словарь» без демонстрации ученику этих самых случаев, которые и требуют сомнения. А сомнения требует и правильная, то есть нормативная, постановка ударений в заимствованных словах. Приведу в качестве примера три часто встречающихся в телеэфире слова в их орфоэпических вариантах: дискУрс-дИскурс, мАркер-маркёр, фенОмен-феномЕн.

Какие из этих вариантов считать нормативными?

Нынешняя орфоэпическая норма в том виде, в каком она представлена в «Большом орфоэпическом словаре русского языка» (2012), изданном РАН под рубрикой «Фундаментальные словари», выглядит достаточно размытой по сравнению с нормами предшествующих эпох, и тем не менее в отношении означенных слов представлены нормы и варианты: для слова дискурс нормативным считается произношение дискУрс, а дИскурс — допустимым; варианты произношения мАркер-маркёр квалифицируются как равноправные; что касается последней пары, то произношение феномЕн оценивается как недопустимое.

Но есть не менее авторитетный словарь, правда издания 1977 года, — это «Грамматический словарь русского языка» А. А. Зализняка. В нем слова дискурс нет, зато функциональностилистически и семантически разведены произносительные варианты маркёр-мАркер: последнее имеет помету «проф.» и толкуется как «приспособление», то есть карандаш, специальный прибор, тогда как все дифференциальные параметры чего-либо следует обозначать вариантом маркёр — онкомаркёр, семантический маркёр; варианты фенОмен-феномЕн представлены как равнодопустимые. А словарь Д. Н. Ушакова дает произношение феномЕн как устаревшее. Когда я спросила человека, который произносит дИскурс, почему он так произносит, хотя этимология оправдывает только дискУрс, он мне ответил, что так произносят люди, которых он уважает. И это весьма показательный ответ в свете того, что культура — это действия по образцам. Вопрос только в том, кто эти образцы задает? Традиционный ответ «Классическая литература» к сегодняшнему дню вряд ли подходит. Тогда кто законодатель произносительных и, шире, грамматических норм? Школа и эфир.

О стилистических регистрах в СМИ мало заботятся: в одном тексте (не памфлетном) и в рамках устной речи одного говорящего могут соседствовать совершенно противоположные по стилистическому статусу слова, например: вешать лапшу на уши, лажануться и саунд, стейдж-дайвинг. Между тем владение языком есть не что иное, как владение его стилистическими регистрами, обнаруживающее понимание говорящим адекватности слова речевой ситуации. А недавно возникшее наречие атмосферно перешагнуло за пределы своего значения и пополнило ряды лапидарных оценочных суждений типа Клёво! и Ваще! едва ли не потеснив их. Об инвазии местоименного прилагательного любой, вытесняющего длинное какой бы то ни было, можно говорить особо, как и предлоге О, употребляемом вне всяких соответствий правилам.

Но я хочу сказать и несколько слов о мировоззренческой составляющей программ. В одном из своих интервью известный тележурналист А. Добров сказал следующее: «не имею личных предпочтений в выборе формата, а работаю в тех, которые предлагают; на те каналы, которым я стилистически не подхожу, меня не приглашают. Конечно, когда я пришел на РЕН ТВ, у многих это вызвало недоумение. Потому что я в принципе консерватор по убеждениям, а РЕН ТВ — канал с яркой либеральной историей» (ЛГ № 29, 2013. С. 10). Лингвистическое сравнение ночных итоговых новостей А. Доброва и М. Осокина позволяет обнаружить лексическое воплощение этих двух противоположных мировоззренческих позиций. Канал выполнил ту стратегическую СМИ-задачу, которая позволила привлечь к нему телезрителей, мировоззренчески солидарных с позицией «консерватора».

Вместо заключения

Уровень профессионализма любого издания — как