Портрет королевского палача - Елена Арсеньева

– Дайте мне пеленку, пожалуйста. Любую.

Жани смотрит непонимающе-враждебно. Ну да, здесь детей не пеленают уже лет сорок. Воображаю, как бы ты смотрела, попроси я у тебя подгузник!

Объясняю чуть ли не жестами, какой именно кусок тонкой ткани мне нужен. Жани приносит нормальную пеленку, но уточняет, что это – простынка. Ладно, хоть горшком назови!

Я складываю пеленку вдвое по длине, а потом сворачиваю углом, примерно так, как мы делаем шляпы из газет, только оставив внизу свободную полосу ткани, чтобы обернуть вокруг шеи. Думаю, шляпы из газет – сугубо наше, российское изобретение, вернее, советское. Как, впрочем, и вот такой чепчик. По принципу голь на выдумки хитра! Наверняка во французских суперцивилизованных роддомах имеются на такой случай специальные воротнички для фиксации слабых младенческих голов, но здесь и сейчас наша русская изобретательность приходится в самый раз!

Вообще во всей картине есть нечто сюрреалистическое. Малыш в самодельном чепчике – и в боди с фирменным знаком «Карден для детей» (видимо, покойный Гийом был о-очень небедный скульптор!), вокруг великолепная просторная гостиная, под потолком покачивается стилизованная под старину люстра: на толстенной медной перекладине-трубе подвешено круглое тележное колесо, в нем светящиеся плафоны… Стильная штука! Не она ли, кстати, стала последней работой Гийома?

Зафиксировав голову малыша, беру его на руки, устраиваю на сгибе локтя:

– Ну тише, Филиппок! Ну успокойся. Сейчас тебе станет легче, честное слово.

Он открывает зажмуренные, слипшиеся от слез глазки и смотрит на меня совершенно осмысленно. Вообще такое ощущение, что он прислушивается к моим словам. И вдруг поворачивает голову и начинает шарить губешками по моей груди. Кряхтит, повякивает, бурчит что-то, но не кричит!

– Вы кормите его сами? – поворачиваюсь к Жани, которая смотрит на сына просто-таки вытаращив глаза. – Или питание даете?

– Вы что, русская? – вдруг спрашивает она со странным выражением.

Мгновение изумленно хлопаю глазами. Вроде бы о моей национальности речи не было. Нос курносый выдал? Потом соображаю, что говорила с младенцем по-русски. Наверное, он еще и от удивления перестал орать. А потом повязка подействовала. Эти «чепчики» – замечательная штука. Мгновенно нормализуется отток крови и лимфы! Для человека несведущего это похоже на фокус-покус, конечно. Опять маленькие хитрости большой медицины!

– Русская, да, – отвечаю не без вызова, потому что осознаю: Жани смотрит на меня чуть ли не с ненавистью.

Ах боже ты мой! С чего бы это? Может, она как корсиканка и соотечественница знаменитых террористов сочувствует террористам всего мира и поддерживает всякие «маленькие, но гордые» народности, живущие в горах Кавказа? Странно, что она вообще доверила мне своего сына и до сих не вырвала его из моих рук!

А впрочем, может быть, это ревность – элементарная ревность матери к другой женщине, которая гораздо лучше сумела успокоить ее дитя?

Да чепуха все это, главное, Филиппок сейчас снова заорет – теперь уже от голода!

– Да накорми ты его, Жани! – восклицает и Клоди.

Жани выхватывает сына у меня из рук.

– Спасибо, – говорит чуть ли не с вызовом. – Теперь я сама!

Звучит это натурально как «пошла вон».

Я могла бы обидеться. Но я не обижаюсь. Глупости и суета сует.

– С утра обязательно вызовите врача. Именно детского врача! И если он посоветует ехать в больницу, поезжайте немедленно, слышите? – говорю настойчиво, но Жани меня уже вряд ли слышит: целует и милует своего крохотулю, бежит с ним на кухню, где Клоди подогревает детское питание…

– Скорее! Все готово!

Мы с Николь уходим не прощаясь: хозяйке не до нас, это понятно.

Идем молча. Чувствую, что Николь неловко за откровенную грубость Жани, но, честное слово, меня такая чепуха ничуть не волнует. В нашей родилке такого наслушаешься и насмотришься! Я же говорю, меня мало кто принимает всерьез, даже когда я в белом халате или в униформе, ну а сейчас-то, в символическом платьице на бретельках…

– Слушай, я ведь завтра уеду, – говорит Николь. – Как ты тут будешь, а?

– Ничего, выживу! Ты во сколько встанешь?

– Ну, часов в десять, не раньше. Воспользуюсь случаем выспаться.

– Отлично! Тогда, если я проснусь до восьми, то побегаю, хорошо? Где тут хорошие дороги?

– Что значит – где хорошие дороги? – удивляется Николь. – Везде, конечно.

Ну да, дитя цивилизации, что с нее возьмешь!

– Все равно я буду за тебя беспокоиться, – говорит Николь. – Жаль, твой мобильный здесь не работает. Но имей в виду, что ты всегда можешь позвонить мне от Клоди. И я буду ей названивать, договорились?

– Заметано!

Ну и тишина здесь, в Муляне! Мыслимо ли уснуть в такой тишине?

Впрочем, я напрасно беспокоилась. Тишина – понятие относительное! Часы на церковной колокольне метрах в ста от нашего дома бьют каждые тридцать минут. И я просыпаюсь всякий раз. Только начинаю привыкать к этому бою, как луна становится напротив окна и заливает комнату великолепным белым светом. Деваться некуда – придется закрыть окно. Не раму, нет, иначе я заживо сварюсь в духоте, просто ставни притворю.

Подхожу к окну – и тихонько ахаю.

Вот это луна! Боже мой, какое серебро разлито по изнемогающей в душной дремоте округе! Этот свет погасил все звезды, только на юго-западе медленно мигает в вышине одна – огромная, влажная, мохнатая, похожая на бледно-оранжевую астру. Ну да, звезда по-латыни – именно астра.

А ведь это и есть Марс. Так вот ты какой, цветочек аленький! Безусловно правы те, кто называет его зловещим. Его красота подавляет своим совершенством. Никогда не видела ничего подобного!

Высовываюсь из окна и вижу, что там, куда не достигает ослепительное лунное свечение, небо сплошь усыпано звездами. Живые, жукастые, шевелятся! Множество светлячков разбежалось по черному бархату. И за ними все так темно-прозрачно, безгранично! Небо похоже на море, фосфоресцирующее море! Мне даже слышится рокот волн, набегающий на песок.

Нет, что за ерунда? Это вовсе не рокот волн – это отдаленный рокот мотора. Какая-то машина подъезжает. Может быть, Жани все-таки вызвала «Скорую»?

Нет, это не фургончик «Скорой», это небольшая спортивная машина. Цвет ее при луне определить трудно. Бордовая? Фиолетовая? Коричневая? Не пойму. Она останавливается возле здания мэрии, которое мне показала вечером Николь (раньше в Муляне были и мэр, и жандармерия, и магазины, и даже ресторан, это теперь деревня малость пришла в запустение).

Я вижу, как из машины выскальзывает женская фигура и, перебежав освещенную улицу, исчезает в тени мощных платанов. До меня какое-то время еще долетает вкрадчивый, негромкий перестук каблучков, но вот все стихает.