Уэллс. Горький ветер - Дмитрий Даль

Я хотел было возразить, что Уэллсу нельзя быть объектом, потому что это рискованно. А ценность Гэрберта Уэллса перед мировой общественностью слишком высока, чтобы подвергать его риску. Но я понимал, что он и слушать меня не станет.

В небо воспарил белый кролик. Вскоре он догнал своего черного собрата, и вместе они стали набирать высоту, разматывая веревку. Герман вернулся к синема и взял процесс съемки в свои руки, нацелив аппарат на взлетающих кроликов.

Я зафиксировал, что объекты продолжают подниматься вверх, преодолена отметка в три ярда высоты. Эти данные я взял с веревок, которые были размечены для удобства.

Уэллс поднялся со стула, подошел к столу, взял склянку с прозрачной жидкостью, наполнил бокал вином и влил содержимое склянки в бокал. После чего поставил бокал на стол и направился к продолжающим подниматься вверх кроликам. Он попробовал натяжение канатов, крепость вбитого колышка и вернулся к столу.

В это время возле усадьбы послышался стрекот мотора подъехавшей машины.

– Кого это еще принесло? – настроение у Гэрберта мгновенно испортилось.

Кто-то посмел облагодетельствовать его своим визитом, нарушив естественное течение эксперимента.

Я приказал Герману выкинуть нежелательного гостя за ограду, только опоздал с приказом. Гость, а был это местный деревенский почтальон Джон Уотсон, шагал по дорожке к нам. Вид у него был приветливый и даже радостный, словно он встретил старого друга, которого не видел несколько лет. Чем ближе он подходил, тем больше улыбался. Он не видел кроликов, которые к этому времени уже поднялись на высоту шести ярдов, распутывая веревку. Я зафиксировал в отчете достигнутую высоту, отметив, что кролики ведут себя нервно, много выделяют фекалий, вероятно от испуга, и мочатся.

Господин Уотсон подошел к нам, засвидетельствовал свое почтение каждому и сообщил:

– Преподобный О’Рэйли попросил заехать к вам и передать приглашение.

Вездесущий священник никак не хотел оставить их в покое. Вот и сейчас, узнав о том, что Гэрберт Уэллс вернулся в «Стрекозу», тут же решил нанести превентивный удар. Я взял конверт с приглашением и небрежно бросил его на стол. Это не укрылось от Уотсона, но он ничего не сказал. Только снял фуражку, утер платком пот со лба и сказал:

– Жарко сегодня. Парит.

Он поднял глаза к небу и тут увидел взлетающих на веревках кроликов. Почтальон выпучил глаза, судорожно сглотнул и перекрестился. Я плохо был знаком с Уотсоном, но судя по тому, что он являлся одним из сторонников преподобного О’Рэйли, можно было догадаться, как он воспринял летающих животных. Почтальон не мог оторвать от них глаз, рукой же зашарил по столу. Мы ничего не успели сделать, как он схватил бокал Уэллса с растворенным в вине кейворитом и осушил его.

– Проклятие. Куда вы смотрели, Николас? – накинулся на меня Уэллс.

Словно это я беспечно оставил бокал с эликсиром без присмотра.

– Привязывайте его срочно, пока он не улетел к звездам, – распорядился Гэрберт.

Почтальон выглядел внушительно. Насильно такого к столбику не привяжешь, да и выдержит ли тот столбик. Но времени на уговоры и объяснения не было.

Кролики тем временем закончили воспарение и замерли в свободном полете. Веревки провисли.

– Господин Уотсон, нам необходимо вас привязать, – сказал я, понимая всю абсурдность своих слов.

Почтальон посмотрел на нас как на сумасшедших, и тут его ноги оторвались от земли. От неожиданности он взмахнул руками и опрокинулся на спину, но не упал, а повис над поляной. Забарабанил руками по воздуху, точно пытаясь его взбить, как пуховую перину, но это ни к чему не привело. Он продолжал медленно подниматься над землей. Первым опомнился Герман и вцепился в его левую ногу. Я тут же бросился за веревкой и принялся привязывать ее к Уотсону, который в этот момент решил, что мы покушаемся на его драгоценную жизнь, и стал лягаться, как дикий техасский мустанг. Уэллс попытался его успокоить, но подошел слишком близко и получил оплеуху, которая его изрядно разозлила.

В это время на поляне показался Пират. Он вальяжно зашагал в нашу сторону, наблюдая за трепыхающимися в небе кроликами.

Нам удалось привязать Уотсона, и он начал свое воспарение к небу, отчаянно сопротивляясь и ругаясь последними словами, которые не принято произносить не то что в храме, а в любом мало-мальски приличном обществе.

– Хорошо не обделался, – резонно заметил Вертокрыл.

Я не стал переводить Уэллсу его слова.

– Похоже, нам опять предстоит объясняться с преподобным. Вряд ли у нас хватит сил и дара убеждения объяснить все это почтальону, чтобы он не предъявил нам никаких обвинений или не пошел к О’Рэйли с жалобами на колдовство.

Я попытался поговорить с Уотсоном. Рассказать ему, что ничего страшного не происходит, что он случайно выпил препарат, который предназначался не ему, что мы проводим здесь научные опыты, но он меня не слушал. Громко кричал, размахивая руками, угрожал нам карами небесными, а также людскими законами, обещал натравить на нас адских гончих и утопить нас в геенне огненной. Он ругался, плевался. Фуражка давно слетела с его головы и затерялась где-то в траве. Вскоре ее отыскал Пират. Он забрался внутрь, избрав ее своим наблюдательным пунктом.

– Может, опустим его и прибьем к земле кольями, – предложил я.

Но Уэллс отмахнулся от моего предложения, как от назойливой мухи.

– Эксперимент есть эксперимент. Николас, фиксируйте все данные. Герман, снимайте все. Мы ничего не должны упустить.

Уэллс наполнил бокал вином и воскликнул восторженно:

– Жаль, что мы пока можем поднимать в воздух только живые объекты. Надо думать над тем, как поднять в воздух грузы. Представляете, друг мой Николас, какие перспективы открываются перед нами благодаря кейвориту.

Почтальона не вдохновила эта пламенная речь. Он забился в воздухе еще сильнее. Я с сомнением посмотрел на канат и колышек. Удержит ли он бедного Уотсона? У меня на этот счет были сомнения.

– Вас надо упечь в тюрьму или, того лучше, в сумасшедший дом, – грозился почтальон, идя на снижение.

Чем ближе он был к земле, тем более уверенными и изощренными становились его угрозы.

– Что же вы удумали, милостивые господа, людей в небо летать отправлять. А я на это согласия не давал. Немедленно все верните, как было. Никаких полетов. И порвите пленку с записью. Я не давал разрешения на съемку. Кто позволил вам снимать?

Джон Уотсон потрясал кулаками, делая всем страшно.

Герман с увлечением крутил объективом синематографического аппарата, стараясь запечатлеть весь полет до конца. Рвать пленку он не собирался. Мало этого, порвал бы любого, кто посмел бы покуситься на его синематографический шедевр. Вертокрыл размышлял по-петропольски, стало быть, с хитринкой и предпринимательской сметкой. Он уже планировал, как наделает с пленки копии и будет торговать ими по объявлению в газете. Найдется много желающих, кто захочет посмотреть на летающего в компании кроликов человека, который к тому же был в форме почтальона. Я читал его намерения на лице, как в раскрытой книге. Если мы с Уэллсом не хотели досрочно обнародовать побочные результаты своих экспериментов, надо было посадить Вертокрыла на короткий поводок. Чем я и собирался заняться, после того как почтальон приземлится и будет успокоен. Я собирался провести разъяснительную беседу с Германом. К тому же зачем уступать Вертокрылу такую замечательную идею, когда я и сам мог пустить ее в дело. Мне не помешает пополнить банковский счет, да если еще и таким безболезненным способом, то это будет просто чудесно.