Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь - Элтон Джон

Вполне понятно, что Берни не особо вдохновила идея писать о теннисе, – это и правда не лучшая тема для поп-песни. И он написал о Филадельфии. Это сработало: в композиции чувствовалось влияние музыки, которую тогда слушали в городе – MFSB, The O’Jays, Harold Melvin And The Blue Notes. Композиции этих групп звучали в гей-клубах Нью-Йорка, куда я иногда захаживал: «Криско Диско», «Ле Жарден» и «12 Вест». Мне там нравилось, хотя в «Криско Диско» меня однажды не пустили. Со мной тогда был легендарный трансвестит по имени Дивайн. Знаю, знаю, звучит смешно: Элтон Джон и Дивайн не прошли фейс-контроль в гей-клубе! Но он был в кафтане, а я в разноцветном жакете, и на входе нам сказали, что мы слишком уж вырядились: «Вы че, совсем? Куда приперлись? Думаете, здесь вам долбаный Хэллоуин?»

В такие места не ходят специально, чтобы снять партнера. По крайней мере, так я к этому относился. Я просто приходил потанцевать. Если к закрытию находил себе пару – что ж, отлично. И никаких наркотиков, кроме разве что попперсов[140].

Собственно, наркотики были не нужны. Хватало музыки: Honey Bee Глории Гейнор, I’ll Always Love My Mama группы The Intruders. Отличный звук, по-настоящему вдохновляющая смелая музыка. Сыграть на струнных в Philadelphia Freedom мы пригласили Джина Пейджа, аранжировщика всех композиций Барри Уайта, так что звучание и стиль получились именно такими, как надо. Мы добились успеха: через несколько месяцев после выхода песни ее перепели MFSB, да еще и назвали в честь нее свой альбом.

Philadelphia Freedom в Америке стала платиновым синглом, а затем, спустя несколько месяцев, Captain Fantastic стал первым в истории альбомом, который взлетел прямиком на первое место в американских чартах. В 1975 году я был везде. Не только на радио: везде. В игровых залах – фирма «Балли»[141] выпустила пинбол-автомат под названием Captain Fantastic. На чернокожих телестанциях: одним из первых белых артистов меня пригласили в программу Soul Train. Интервью у меня брал отрешенно-невозмутимый Дон Корнелиус, которого все же впечатлило очередное надетое на мне творение Томми Наттера – в коричнево-золотую полоску и с огромными лацканами. Он спросил: «Слушай, братан, где ты отхватил такой костюм?»

Я стремился двигаться дальше. Решил поменять состав группы и отказался от Найджела и Ди. Позвонил им сам. Новость они приняли достаточно спокойно, хотя Ди явно расстроился больше, чем Найджел. Но никаких ссор между нами не произошло, и зла они не затаили. Сегодня я гораздо больнее переживаю тот свой поступок. Конечно, для них это был ощутимый удар – мы столько лет работали вместе и в тот момент были на пике популярности. Но тогда я смотрел только вперед и чувствовал нутром, что должен изменить наше общее звучание: сделать его более современным, более динамичным и заводным. В качестве соло-гитариста я пригласил Калеба Куэя, за ударные посадил Роджера Поупа, который работал у нас на записи альбомов Empty Sky и Tumbleweed Connection, и взял двух американских студийных музыкантов: клавишника Джеймса Ньютона Хоуарда и басиста Кенни Пассарелли.

Я прослушал еще одного американского гитариста, но с ним у нас не сложилось. Во-первых, он не подошел чисто как музыкант. Во-вторых, свел с ума всю группу рассказами о том, как любит «засадить» курице в зад и одновременно отрубить ей голову. Якобы в момент отсечения головы сфинктер сжимается, и ты кончаешь. Честно, я вряд ли смог бы работать с человеком, у которого такое извращенное чувство юмора или, что еще хуже, такая извращенная сексуальная жизнь. В рок-н-ролле не слишком много правил, но они все-таки есть: следуй своему музыкальному чутью, внимательно читай все, что написано мелким шрифтом, прежде чем ставить подпись, и никогда не бери в группу придурка, который трахает куриц в зад и одновременно рубит им головы. Не допускай даже мысли об этом! Не важно, как обстоят дела на самом деле, но ты здорово испортишь себе нервы, особенно если придется жить с ним в одном гостиничном номере.

Возникла еще одна проблема. Брак Берни и Максин распался, и она начала встречаться с Кенни Пассарелли. То есть мой новый басист спал с женой моего текстовика. Очевидно, это больно ранило Берни. Но тогда у меня самого в личной жизни творилось бог знает что – не хватало еще вмешиваться в чужие отношения.

Репетировать с новым составом группы мы отправились в Амстердам. Сами репетиции проходили великолепно – группа получилась грандиозная. Но в свободное от работы время мы творили нечто неописуемое, употребляя наркоту тоже в грандиозных масштабах. Приехали Тони Кинг и Ринго Старр, мы все вместе отправились в путешествие на катере по каналам, и это в конце концов вылилось в долгий наркотический трип. Экскурсия была испорчена – боюсь, красоты Грахтенгордела в тот день остались незамеченными. Все занимались только коксом и вдуванием друг другу в рот конопляного дыма. Обдолбанный в конец Ринго даже спросил, а нельзя ли ему тоже играть у нас в группе. Правда, сам я этого не слышал, мне рассказывали потом. Но если он и говорил такое, то, скорей всего, через полторы минуты уже обо всем забыл.

Я так рьяно налегал на наркоту еще и потому, что у меня тогда было разбито сердце – я влюбился в гетеросексуала, который не ответил взаимностью. Долгие часы я проводил в своем номере отеля, слушая композицию I’m Not In Love британской группы 10сс – у Тони, по случаю, оказался их золотой сингл, и он презентовал мне его со словами: «Элтону Джону, который прокрутит эту песню как минимум миллион раз».

С тех пор как мы расстались с Джоном Ридом, моя личная жизнь не складывалась. Я постоянно влюблялся в гетеросексуалов и мечтал о невозможном. Иногда это продолжалось долгие месяцы. В каком-то безумии я уверял себя, что сегодня – тот самый день. Он позвонит и скажет мне: «И, кстати… я люблю тебя», – хотя изначально объект моей безнадежной страсти уже ясно дал понять, что такого никогда не случится.

Или, например, кто-то мог понравиться мне в гей-баре. Прежде чем мы вступали в разговор, я успевал отчаянно влюбиться, пребывая в полной уверенности, что этот человек – моя судьба и всю жизнь мы проведем вместе. Я даже рисовал в воображении радужные картинки нашего совместного будущего. И всегда это были парни одного типа: белокурые, голубоглазые, красивые и моложе меня – чтобы я мог окружить их отеческой любовью, которой мне самому так не хватало в детстве. Я не столько «снимал» их, сколько брал в заложники. «Отлично, – говорил я, – бросай все, что у тебя есть, работу, семью, и летим со мной в кругосветное путешествие». Я покупал им часы, рубашки и автомобили, но им абсолютно нечего было делать, кроме как проводить время со мной, а я постоянно был страшно занят, и они чувствовали себя брошенными. В то время я этого не сознавал, но, по сути, я лишал бедных парней их собственной жизни. Спустя три или четыре месяца начинались обиды, мне становилось скучно, и все заканчивалось слезами и истериками. Тогда я просил кого-то из своих помощников отправить парня восвояси и начинал все по новой. Чудовищно, нельзя так относиться к людям. Иногда мой предыдущий любовник улетал тем же рейсом, которым прилетал следующий.