Конрад Аденауэр - немец четырех эпох - Всеволод Ежов

К заседаниям Кабинета Аденауэр готовился тщательно. Скрупулезно изучал необходимые материалы, вникал в сущность обсуждаемых дел и заранее подбирал убедительные аргументы. Внимательно и терпеливо выслушивал выступавших министров. Не прерывал их, даже если они говорили долго. Поигрывал карандашом. Иногда делал заметки в блокноте, лежавшем перед ним. На вопросы и предложения обычно давал совет немедленно: соглашался или отказывал. Но если ему не все было ясно или приводимые аргументы не убеждали, откладывал решение на несколько дней. Давить на него было бесполезно. Не любил, когда его поправляли. Но министры знали, что, выбрав подходящий момент и приведя убедительную аргументацию, можно добиться изменения его позиции.

Многим канцлер казался жестким и негибким. Они ошибались. В переговорах, особенно международных, он заранее намечал тактику. Если же в ходе их чувствовал, что она не годится, менял линию и добивался результата иным путем. Он умел правильно оценить обстановку и действовал соответствующим образом. Сложные проблемы обсуждал простыми словами. Отрицал пафос, напыщенность. Не любил длинные монологи. Высоко ценил юмор. Ряд документов, выходивших в виде решений, он готовил сам или в узком кругу помощников. Избегал волюнтаризма. Принимал решения, опираясь не на озарение, а на точный расчет. Спонтанные всплески были чужды ему. Канцлер обладал хорошим политическим чутьем и тактическим мышлением. Не выносил на обсуждение кабинета проекты решений, которые могли бы встретить серьезное сопротивление. Предпочитал проявлять терпение и действовать наверняка, выбрав нужный момент и вооружившись неоспоримой аргументацией. Ценил новые идеи, но относился к ним с осторожностью, тщательно продумывал и, когда использовал, делал это умело, с заранее просчитанным эффектом.

Аденауэру не нравилось, когда на заседаниях Кабинета делали записи. Увидев однажды, что министр Зеебом что-то записывает, он спокойно сказал:

— Я не знаю, что вы собираетесь делать с вашими заметками, но они не должны выйти за пределы моего секретариата.

Канцлер ежедневно перерабатывал огромный объем информации из самых разнообразных источников, начиная с газет и кончая служебными донесениями. Встречаясь и беседуя с людьми, он стремился узнать от них что-либо новое или услышать убедительную аргументацию. Ему неинтересны были те, кто ничего не мог дать в этом смысле. Беседа с ними сокращалась до предела.

Общавшиеся с канцлером ощущали его сильную волю, помноженную на огромный житейский и политический опыт, ценили юридическую отточенность аргументов и четкий деловой стиль их изложения. Особенно сказывалось это в его отношениях с партнерами по правительственной коалиции. Аденауэр не проявлял себя диктатором, редко демонстрировал непримиримую настойчивость. Получалось, однако, так, что все подготовленные им решения и предлагавшиеся действия в конечном итоге принимались.

Услышав однажды упрек в холодности, педантизме и излишней расчетливости, Аденауэр сказал:

— Тот, кто несет большую политическую ответственность, должен обладать горячим сердцем, но сохранять холодную голову. Если он не располагает такой головой и не обдумывает все холодно и спокойно, горячее сердце приведет его к заблуждениям.

Французский журналист, долго работавший в Бонне, как-то пошутил: Аденауэр знает старый рецепт коктейля, который позволяет ему умело управлять страной — одна часть суровости, одна часть благосклонности и две части невозмутимого спокойствия.

В резиденции канцлера обычно царила тишина. Аденауэр не выносил суеты и шума. Сотрудники знали, что, чем напряженнее становилась обстановка, тем спокойнее проявлял себя канцлер. Как-то он сказал секретарю:

— Государственный деятель, утративший спокойствие, рискует принять неправильное решение.

В подборе сотрудников Аденауэр проявлял осторожность. Отношения с самыми близкими помощниками строились не на слепом доверии, а на тщательном изучении их способностей и постоянном контроле. Со временем его доверие могло возрасти, но лишь немногим он доверял полностью.

Никто из министров не входил в круг друзей Аденауэра. Да их у него вообще было не так много. Самым близким другом оставался банкир Роберт Пфердменгес. С ним Аденауэр советовался по самым острым проблемам. Разговаривал на «ты», что случалось только в семье, да еще с двумя-тремя старинными знакомыми.

Время от времени во дворце Шаумбург для обсуждения наиболее острых вопросов собирался узкий круг лиц, которых Аденауэр особенно ценил. К таким встречам привлекались один из видных деятелей ХДС/ХСС, ставший позднее министром иностранных дел Брентано, лидер Свободной демократической партии Делер, будущий канцлер Кизингер, министр финансов Шефер, лидер ХСС Штраус. Обмен мнениями носил неофициальный характер и не заканчивался выработкой решений. Их потом принимал канцлер, тщательно взвесив все, что слышал.

Среди помощников Аденауэр предпочитал хороших исполнителей, а не спорщиков, тех, кто без особых дискуссий и сомнений быстро и точно проводит в жизнь принятые им решения. Он редко привязывался к людям и легко расставался с сотрудниками, если того требовали обстоятельства или ему не нравились их деловые качества.

С первых дней канцлерства Аденауэр постоянно поддерживал контакты с представителями средств массовой информации. Он хорошо понимал роль СМИ в демократическом обществе. Не уклонялся от интервью и бесед с журналистами, от выступлений по радио и телевидению. Несколько позднее стал проводить регулярные встречи с ведущими журналистами в своей резиденции за чашкой чая. Беседы выливались подчас в откровенные диалоги. Но потом с руководителем управления по печати канцлера согласовывалось, что может идти в печать, а что останется для сведения только участников чаепития.

Часто разговоры принимали шутливый характер. Однажды один из журналистов как бы между прочим спросил:

— Как вы, господин федеральный канцлер, относитесь к своему возрасту?

Аденауэр с полной серьезностью ответил:

— Новейшие исследования показывают, что мозг может жить до 130 лет.

— И вы столько лет намерены оставаться канцлером? — не унимался журналист.

Не утрачивая серьезности, Аденауэр сказал:

— О нет, к тому времени я придумаю что-нибудь получше.

В другой раз он поведал журналистам:

— Я стал политическим деятелем не от любви к такому делу, а по нужде. По мне лучше быть садовником и разводить розы. Впрочем, и то и другое требует терпения. Меня поставили канцлером, чтобы быстро возродить и сделать процветающей обанкротившуюся фирму. Но для этого нужно много времени и терпения. Терпение — лучшее оружие побежденных.

Когда ему сказали, что Черчилль назвал его самым умным немецким государственным деятелем после Бисмарка, Аденауэр, уже прочитавший эту оценку в газетах, без тени улыбки на лице заметил:

— Да я, собственно, никого вокруг и не вижу.

В беседах с журналистами он не только высказывался, любил и сам послушать, проверить собственную точку зрения. Не терпел скоропалительных интервью. Как-то ему доложили, что корреспондент крупной газеты просит о встрече на 10–15 минут.