Серебряный капкан для черного ангела - Марина Владимировна Болдова

Никита никогда не задумывался, сколько может стоить то старье, которое он достает для заказчиков. Чувствовал, что очень много, но чтобы продать вещь, нужно быть спецом и знать – кому. Он – не спец, поэтому и занимается тем, что умеет. Заказов столько, что бывает и очередь. Потому что только у него есть такой тариф «любыми средствами». Но без убийств, конечно. Дорогой тариф, но он и исполнитель надежный, потому и передают его координаты только по своим. И ему хорошо, и заказчикам никаких хлопот.

В этот раз с самого начала пошло все не так. Заказ принял от человека, отказать которому было нельзя. Точное место, где лежит сверток, неизвестно. То ли в доме, то ли в тайнике в саду. Баба, у которой он мог быть, почти не выходит за ворота своего участка. Дом большой, огород, сад, какие-то постройки. Могла сховать так, что сама, если забудет, не найдет. А могла вообще не знать, что на ее участке зарыт клад. То есть лежит он там по сей день. Самый простой вариант. Никита решил исходить из этого – не знает она, потому что живет почти что в нищете. Значит, сверток еще там, где его спрятали. Описание свертка тоже дали расплывчатое – прямоугольный, размером с книгу, но весомый. Весомый – это сколько? Килограмм, два, пять? Ответа нет – сам заказчик сверток никогда в руках не держал. Но знает или думает, что знает, что находится внутри. Откуда? Хотя Никите по барабану – лишь бы задание было четким и понятным, а не эта муть. Кого другого бы послал подальше, а Куренного нельзя. Такие связи у барыги, что в Австралии найдет и там же закопает. И должен Никита Куренному, то есть был должен – жизнь отца. Спас тот папу когда-то от смертельной опасности, предупредив о подставе. И Куренной сам заявил, никто за язык не тянул, что если Никита добудет сверток, все личные долги его и отца тем самым закроет. Все, сверток у Никиты, значит – расплатился. Теперь можно будет отдохнуть пару лет где-нибудь за бугром, заработанного только этим заказом хватит. А есть и накопления.

Умением складывать денежку к денежке Никита обязан отцу. Собственно, и профессией тоже. Только в трудовую книжку такую профессию не запишешь. Отец с юности за иконами по селам-деревням мотался, даже отсидел пять лет за разбой (дед шустрый попался, за двустволку – и по пяткам, не убежишь!). После зоны стал осторожным и ему говорил – не рискуй. Но характеры у них разные, как раз риск Никиту и привлекает. Ну и деньги, конечно.

По родителям скучает, спасу нет. Но убедить их переехать из Владивостока к ним в Геленджик никак не удается. Думал, внучка родится, легче уговорить будет. Отец еще как-то заколебался было, но мать ни в какую. Куда угодно, только не на юг. Погостить – пожалуйста, но не жить…

Никита дошел до времянки, раскидал кучу веток возле одной из стен. «Ну, привет, красавчик. Спасай хозяина, не подведи», – мысленно попросил он машину, надевая на голову шлем.

Из леса он выехал совсем с другой стороны. Дождавшись, пока трасса опустеет, вырулил на крайнюю правую полосу. У заказчика Никита рассчитывал быть через час.

* * *

– Мам, лицо попроще сделай, а то ты сейчас похожа на склочную бабу, готовую закатить скандал. – Берта с удивлением смотрела на мать, у который одна эмоция сменила другую: только что перед ней стояла испуганная женщина, а сейчас от нее веяло угрозой. – Чем тебе Глеб Голод не угодил, а?

– Не выдумывай. Я его не знаю совсем, что мне с ним делить? – отгрызнулась мать, а Берта тихо пробормотала:

– Вот именно.

Отец Ксюхи сидел на лавке в беседке все в той же позе – прислонившись к опорной балке и раскинув руки по перилам. От веранды было видно плохо, лампа под потолком беседки светила слабо, но Берте показалось, что у него прикрыты веки. Да, он, как оказалось, задремал! Они подошли тихо, он встрепенулся и вскочил с лавки, лишь когда под ногами матери скрипнула половица настила.

– Ой, простите, разбудила, – насмешливо произнесла матушка, усаживаясь напротив гостя. – Чем обязаны визиту?

– Добрый вечер, Аглая Андреевна, – явно растерявшись, ответил Голод. – Я ищу вашего соседа Федора Мутерпереля…

– У нас? – все так же насмешливо спросила мать, а Берта решила, что обмен любезностями в таком тоне пора прекращать:

– Так, стоп. Федор Николаевич обещал, видимо, зайти к вам вечером, так? Но не зашел. Представьте, мы его тоже не дождались к ужину. Хотя он почти четыре часа назад звонил, что выезжает из города.

– К ужину? – с сомнением в голосе спросил Голод, окидывая взглядом белоснежную скатерть, на которой стояли салатник, блюдо с макаронами, плошка с кусками мяса и одна тарелка, из которой ела Берта.

– Что, Глеб Валентинович, вас удивляет недостаточно щедро накрытый для угощения вашего друга стол? Ну, простите, чем богаты.

– Да я не то… да какое мне дело до вашего… стола! И ужина! – возмутился Голод. – Я пришел к вам потому, что думал, что… Федор собирался, точнее, я думаю, мог собраться к вам, потому что… Да что вы, Аглая Андреевна, на меня наехали! Я пойду, раз у вас нет Мутерпереля! В город, наверное, вернулся по делам, света в доме у него нет и машины во дворе тоже.

– Подождите. – Бертой вдруг овладело беспокойство. – Вы звонили ему?

– Да. Абонент не абонент. Сейчас попробую через забор к нему залезть, может, конечно, спит уже. День-то какой сегодня… насыщенный событиями.

– Я с вами, только ветровку накину, – засобиралась Берта, подгоняемая все тем же беспокойством.

– Незачем заборы ломать, Берта, о дыре забыла? – напомнила мать.

– Точно! Только там темно, фонарь нужен.

– У меня в телефоне фонарик есть, – вставил Голод.

– Нос расквасить при таком освещении не боитесь? – вновь с насмешкой спросила матушка.

– Не дождетесь! – огрызнулся Ксюхин отец, выходя из беседки.

Берта громко хмыкнула. Такой мать она наблюдала впервые. «Непонятно, какого лешего она цепляется к мужику? Или я чего-то не знаю? Но когда он успел ей насолить? Такое впечатление, что провинился Ксюхин папаня перед ней знатно. Интересно бы знать, в чем?» – думала она, шагая по дорожке к дому. На крыльце Берта обернулась – Голод уткнулся в телефон, мать же вообще отвернулась от гостя…

Они двигались между грядками гуськом. Матушка, держа в руках мощный фонарь, показывала дорогу, за ней