По ту сторону лета - Одри Дивон

Прошла неделя. Я только-только начала вставать с постели, когда она заглянула ко мне ближе к вечеру и невозмутимо сообщила, что ко мне пришел мужчина и что он развел в камине огонь. Это было 21 августа, и еще стояла летняя жара. Кто мог замерзнуть до такой степени, чтобы топить камин? Перед ним спиной ко мне сидел на полу по-турецки призрак. Призрак в потертой кожаной куртке, с длинными темными кудрями. Я мгновенно узнала грубые джинсы и кроссовки с флуоресцирующей полосой. Подойдя чуть поближе, узнала и бумажную простыню, которую он как раз бросил в огонь. Это была карта мира, испещренная черными крестиками. Я тихонько присела рядом, боясь его спугнуть. На его бледном лице плясали отблески пламени. «Я не смог», — произнес он. Бумага вдруг занялась, и карта, полыхнув, мгновенно превратилась в пепел. «Я так хотел сбежать. Бросить все это дерьмо и удрать куда подальше. Паспорт у меня был, карта тоже, и полно адресов знакомых». Он вытащил из заднего кармана смятый бумажный листок и принялся вертеть его в руках. «Это был мой единственный шанс. Я сел на автобус до Мадрида. Думал, потусуюсь пару деньков в Испании, а потом сяду на пароход до Африки. Но дни шли, а я так и не смог уехать. Вроде бы точно соберусь, но тут перечитаю вот это — и все, не могу. Перекусывал я в барах, а ночевал в одном пансионе, снял там комнату. Через неделю я понял, что никогда не поеду ни в Африку, ни куда-нибудь еще. С гирями на ногах далеко не уедешь. Вот гадство, а ведь почти получилось». Он протянул мне листок. Развернув, я узнала тот самый конверт, что пришел на имя Люка Верня. Я достала письмо. Оно было написано детским почерком, с причудливо расставленными запятыми и обилием орфографических ошибок, но смысл его был предельно ясен.

«Люка!

Не понимаю, как ты еще можешь смотреть на себя в зеркало. Все мне вокруг говорят, чтобы я тебя забыла, потому что ты того не стоишь. Особенно родители, и мне трудно им не верить. Только проблема в том, что я не могу тебя забыть, хотя желаю этого больше всего на свете. Для ясности скажу сразу: я не стала делать аборт. Представляю, как ты взбесишься, но мне начхать. Малого я не из-за любви оставила, не думай. Просто папаша устроил мне концерт насчет религии и все такое. Сказал, пусть лучше меня считают давалкой, с которой переспал и до свидания. Сказал, сами его вырастим, этого ребенка. Без тебя, значит. Только мне кажется, что это несправедливо. С чего это я одна должна париться, а ты вроде как ни при чем? Поэтому я тебе и пишу, чтобы ты знал. Я тут заходила к твоей ведьме. Не знаю, сказала она тебе или нет. Наверно, не сказала. Не больно-то она мне обрадовалась. А я просто поверить не могла. Нет, серьезно, неужели ты на все готов ради денег? Не думала, что ты такой. Записался в домашние собачонки к старухе. Ладно, я тебе все сказала. Прощай, придурок.

Лейла».

Я снова сложила письмо, но Арно забрал его у меня и бросил в огонь. Мы смотрели, как и его пожрало пламя. Цыганка нанесла удар ниже пояса. Чтобы вернуть парня, которого она считала своим, она использовала старый как мир трюк, впрочем, самый действенный. Сообщила, что ждет ребенка, и одновременно дала понять, что он его не увидит. Что она вычеркнула будущего отца из своей судьбы. И Арно заглотил наживку «Я не хотел, чтобы меня любили. Чтобы на меня рассчитывали. Навешивали на меня обязанности. С Лейлой мы с самого начала обо всем договорились. Мы вместе, но мы свободны». Арно обхватил голову руками и повернулся ко мне: «Я не из той породы, Эжени. Я не такой, как мой папаша. Не такой, как Пер-Улов. Я не из тех, кто в случае чего берет ноги в руки. А ведь я старался. Изо всех сил старался. Хотел стать таким же гадом, как остальные. Но не смог». Я провела рукой по его волосам, и он уронил голову мне на плечи.

— У нас еще почти целый месяц. Если хочешь, конечно. А потом я уйду к Лейле.

— Когда должен родиться ребенок? — спросила я, силясь сохранить спокойствие в голосе.

— Вот-вот, по-моему.

— Тогда и тянуть нечего. Отправляйся к ней.

— А ты как же?

— Обо мне не беспокойся. Ты знаешь, где она сейчас?

— У родителей. В какой-то деревне под Марселем. У меня где-то ее адрес валяется.

— Вот завтра и поедешь.

— Не знаю, Эжени, смогу ли. Мне храбрости не хватит. Не так быстро. Ты хоть представляешь, что там начнется?

— Храбрости тебе хватит, потому что я сама тебя туда отвезу.

Он покачал головой. Губы у него были плотно сжаты, а глаза влажно блестели благодарностью и печалью. Потом он взял в ладони мое лицо и поцеловал в губы таким долгим поцелуем, что мы чуть не задохнулись.

«Дворники» безуспешно пытались бороться с проливным дождем. Я чудом избежала столкновения с серым «рено», откуда ни возьмись выскочившим справа. «Козел!» — крикнула я в адрес водителя. Арно проснулся и начал потягиваться, бурча что-то себе под нос. Поднял с пола бутылку газировки и долго пил.

— Далеко еще?

— Не знаю. Льет так, что я ни одного указателя не могу прочитать.

Мы были в дороге уже пять часов, а еще и половины пути не проехали. Арно включил радио. Поймал песню и стал вполголоса подпевать, постукивая рукой по приборной доске. У нас был единственный способ выдержать эту поездку — забыть на время о пункте назначения. Мы о нем и не говорили. Вели себя так, словно едем на выходные на побережье. Думать о том, что случится в ближайшие часы, после чего наша разлука станет окончательной и бесповоротной, мы не могли. Но и не думать об этом, делая вид, что критический миг так и не настанет, тоже не получалось. Арно переключил станцию. Развязный ведущий предложил слушателям задавать горячие вопросы. В студию позвонила девушка. Ее интересовало, следует ли ей сообщить матери, что она подхватила болезнь, передающуюся половым путем, хотя накануне клялась, что она все еще девственница. Кстати, спросил Арно, что новенького у Эрмины?

— Понятия не имею. Если честно, я эти две недели не подходила к телефон)'.

— Ты что, даже не знаешь, где она сейчас?

— Отцу она сказала, что поживет пока у подружки.

— Ага. Жалко, что вы с ней не ладите. Она, в сущности, неплохая девчонка.

— Да ну?

— Она чем-то на тебя похожа. Вы с ней обе знаете, что вам нужно, а на то, что об этом подумают остальные, вам плевать.

Он только что сделал мне лучший в жизни комплимент, но ему я об этом не сказала.

— Арно, можно у тебя спросить одну вещь?

— Валяй.

— Она пыталась тебя соблазнить? Ну, понимаешь… Мне как-то показалось… Тогда, вечером… Я зашла в гостиную, а там… И пепельница разбитая валялась. Она что, хотела тебя поцеловать?

— Ты что, шутишь?

Он придвинулся поближе и внимательно взглянул мне в лицо. Убедился, что я говорю серьезно, и от души рассмеялся.

— Ну, Эжени, ты даешь! Ты что, правда ничего не заметила? В тот вечер твоя стервозная дочь не собиралась меня целовать. Она пыталась дать мне по морде. Эжени, ты что, ослепла? Твоя дочь лесбиянка.