Дар богов - Алина Егорова

На обратном пути Васю неожиданно одолел трудовой порыв. Он взял лежавшее на траве ведро и зачерпнул им из бочки воду. Ох, и напрасно он это сделал! Напрасно и не вовремя. Когда он переступил с ведром порог дома, там стояла Клавдия Никитична.

– Уже и воды принес! Вот молодец! А я за хлебом ходила, за свеженьким. Сейчас чай пить будем!

Прокипяченная дождевая вода почти не отличалась от родниковой, которой обычно пользовались Ларины. Рыжина слилась с накипью и в чайнике была незаметна, а в чашках с заваркой и вовсе ее никто не увидел. Разве что чай приобрел непривычный привкус.

– Наверное, заварка паршивая, – заметила теща. – Я сегодня из новой пачки чай заваривала, на рынке в райцентре ее брала. Видимо, плохую подсунули.

– Это из-за добавок, – предположила Варя, читая состав. – Бергамот, мелисса… надо было обычный черный брать.

– Так кто же знал! Мне этот чай так нахваливали…

– Так всегда. Лишь бы продать. Ржавчина какая-то.

Василий сидел с безучастным видом. От упоминания о ржавчине во рту его вновь появился металлический привкус. Он отодвинул в сторону чашку и принялся за бутерброды.

– Тебе тоже с бергамотом не нравится? – поинтересовалась жена.

– Не очень… я, пожалуй, попью водички, – Вася подскочил с места, но вспомнил, что водичка не из родника, а из дождевой тучи. Вернулся назад, занял руки ложкой.

– Ой, сейчас налью! – захлопотала теща.

Откуда она такая услужливая, когда не надо! И щедрая. Накатила ему целую чашку. Сиди, мол, и пей.

– Спасибо, мама, – выдавил Василий. – Я, пожалуй, еще воды принесу, а то в ведре вода быстро закончится, – придумал он повод выйти из-за стола.

– Какой молодец! – восхитилась теща. – Еще надо бы грядки вскопать.

Сельскохозяйственные работы его доконали и подогрели желание все бросить и вернуться к родителям.

– Это была ошибка! – говорил он на перроне перед поездом на Ленинград.

– Мы будем тебя ждать, – плакала Варя с ребенком на руках. Она приехала на перекладных в Петрозаводск, чтобы его проводить, и до последней минуты надеялась, что Вася останется.

Он прятал глаза, говоря: «Ну ладно, хватит, люди смотрят», – и торопливо вскочил на ступеньку вагона, едва услышав долгожданное: «Товарищи пассажиры, поторопитесь на посадку».

Поезд еще несколько минут неподвижно стоял, затем запыхтел, отправление задерживалось. Варя, как солдат в карауле, не сходила с места, глядя в пустое вагонное стекло. Состав резко тронулся и медленно покатил, навсегда унося от нее еще любимого человека.

* * *

Дочери Варя рассказывала об отце только хорошее. «Он о тебе заботится, деньги каждый месяц присылает», – говорила она, считая копейки. Маринка росла быстро, вещи на ней горели, особенно обувь. Не успеешь купить сапожки, как они уже стали малы или порвались. Дешевые вещи делали паршиво, а на дорогие где взять деньги? Зарплаты библиотекаря не хватало, и, чтобы свести концы с концами, Варвара подрабатывала уборщицей.

– Это папа передал! – вручала она Маринке в день рождения плюшевого зайца.

– А он ко мне приедет? – надежда вспыхивала в ее синих глазах.

– Обязательно приедет, только позже.

– Но почему?

– У него дела, – пространно отвечала Варвара и позже, когда дочка ее не видела, тихо плакала над своей неудавшейся бабьей судьбой.

– Почему? – с годами все чаще звучал вопрос дочки. – Почему мы не живем с папой вместе?

Варвара Степановна смотрела на дочь печальным взглядом. Она, еще молодая женщина, до того измучилась работой и одиночеством, что готова была выть волком. Марине уже двенадцать, и прежнее вранье о папе-спасателе, самоотверженно борющемся с огнем на Африканском континенте, уже не пройдет.

– Так получилось, что мы расстались, – ответила она. – В жизни всякое бывает. Он тебя любит. Больше не спрашивай почему. Просто знай: твой папа тебя любит!

Пусть девочка не чувствует себя отвергнутой и знает, что любима. Варвара рассказывала Марине, какой великолепный у нее отец, какой он смелый, благородный. Говорила – и начинала себе верить. Ей самой хотелось, чтобы все так и было. Пусть не на самом деле, но хотя бы в глазах дочери Василий выглядит героем.

Перед соседями она тоже выставляла исчезнувшего мужа в лучшем свете. Пусть считают, что у них все в порядке, что ее жизнь удалась и она счастлива. Потому что неприлично быть разведенкой. Значит, она плохая жена, раз не смогла мужа удержать. И после замуж ее никто не взял – тоже показатель.

Когда Маринка подросла, Варвара Степановна, помня о своем неудачном замужестве и последующем одиночестве и желая дочери лучшей доли, взяла ее в оборот. Она ежедневно бубнила о том, что нужно выходить замуж, что время уходит (это в восемнадцать-то лет!) и что в нашей стране при огромной нехватке пригодных для брака мужчин выбор у нее невелик, а с годами его и вовсе не станет. Марина спорила, злилась и однажды из чувства протеста заявила, что ей муж не нужен вообще.

– Как это – не нужен?! – оторопела Варвара Степановна. Заявление дочери не вписывалось в картину ее мировоззрения. – Эээ… ты не дури. Слушай мать, а то потом локти будешь кусать!

К двадцати годам Марина спорить перестала, к двадцати одному научилась относиться к словам матери с иронией, в двадцать два перестала на них реагировать вовсе. Она закончила заочно Петрозаводский пединститут и устроилась работать в школу.

– Ну и отчего ты в городе не осталась? – упрекнула ее мать. – Хоть бы работала среди мужиков, а то в школе одни бабы, за кого там замуж выходить, скажи, пожалуйста?

Марина промолчала. Она уже была согласна пойти под венец, лишь бы больше не слушать маминых нравоучений. Но вот беда, мама была не так уж не права – женихи в их Выхине отсутствовали напрочь. Не за одноклассника же Федьку идти – добродушного, но бестолкового парня, таскавшегося за ней следом в девятом классе. Он вроде бы и сейчас к ней неравнодушен, но уже не совершает попыток проявить свою симпатию. Обленился. Только улыбается во весь щербатый рот при встрече. Или вот еще кандидат есть – Ромка, валявший дурака до тридцати трех лет электрик-самоучка. Руки у него из нужного места растут, но часто трясутся с похмелья. Ромке уже около сорока, и он, по мнению сельчанок старшего поколения, жених хоть куда, да только не для Марины. Ей уж лучше одной жить, чем с таким.

И вот уже Марине пошел двадцать пятый год – последний, когда можно обзаводиться детьми, как считали сочувствующие соседки. Федька уехал в Петрозаводск и там зашибал деньгу в автосервисе, Ромка и вовсе спился, а больше свободных мужчин приемлемого возраста в Выхине не осталось.

– Какие были мальчики, какие мальчики! – горевала Варвара Степановна над упущенными возможностями. Она уже устала ругать дочь и все чаще молчала. – Видно, судьба у тебя такая, одинокая, – вздохнула она, мысленно ставя крест на семейном счастье Марины. В их время в двадцать четыре года к девушке, не вышедшей замуж, крепился ярлык старой девы.