Практическая магия - Элис Хоффман

Слова и насилие — вот что неизменно распаляло в Джимми похоть, и Джиллиан пускала в ход слова без промедления. Ей хватало умения как можно быстрее приводить его в готовность, нести похабщину, ласкать его, стоя на коленях, раньше, чем им овладеет ярость. Тогда он производил с нею положенные телодвижения, но делал это нехорошо, думая только о себе, и с удовольствием наблюдал, как она плачет. Когда она плакала, он знал, что одержал победу, — почему-то для него это было важно. Знать бы ему, что победа была одержана им еще с самого начала, когда Джиллиан в первый раз увидела его, когда впервые взглянула ему в глаза!

Едва лишь с сексом было покончено, Джимми вновь становился как шелковый, и этим почти что окупалось все остальное. Когда он чувствовал себя нормально и ничего не должен был доказывать, он становился снова тем, кто так ее покорил, кто мог любую женщину убедить в чем угодно. А чем ты занималась в темноте — это при желании нетрудно забыть. Джиллиан знала, что другие женщины считают ее счастливицей, и была с ними согласна. У нее произошло смешение понятий, вот в чем дело. Она примирилась с мыслью, что любовь и должна быть такой, и в известном смысле была права, потому что с Джимми любовь другой быть не могла.

Джиллиан слишком привыкла к тому, что для начала кто-то силком поставит тебя на колени и, влепив тебе затрещину, велит ублажать его со всем усердием, — ей казалось удивительным, что Бен может столько времени просто стоять и целоваться. Поцелуи туманили ей сознание, напоминали, какие чувства она способна испытывать и как бывает, когда хочешь кого-то так же сильно, как хотят тебя. Бен был не похож на Джимми, как не похожи небо и земля. Доводить женщину до слез, как это делал Джимми, а после заговаривать ей зубы — все это было Бену совершенно ни к чему, и ни в чьем содействии он, в отличие от Джимми, не нуждался. К тому времени, как он стянул с Джиллиан трусики, ее уже ноги не держали. Какая там спальня, — все нужно было ей здесь и сейчас! Всякие рассуждения о том, возможны ли для нее какие-либо отношения с Беном Фраем, отпали за ненадобностью — отношения уже состоялись, она уже вступила в них и не собиралась отступать назад!

Прямо там, в прихожей, они не отрывались друг от друга, пока хватило сил, а после кое-как добрались до кровати и на долгие часы провалились в мертвецкий сон, словно кто-то опоил их дурманом. Засыпая, Джиллиан явственно расслышала, как Бен произнес слово «судьба» — так, будто они были предназначены друг другу изначально и все, что ни делали в жизни, лишь подводило их к этой минуте. С мыслью об этом ты можешь заснуть, ни о чем не сожалея. Можешь расставить по местам все, что досталось тебе в жизни напрасного и горького, и, несмотря на это, поверить, что к тебе наконец пришло то самое, чего ты всегда хотела. Что после всех ошибок и неудач ты, оказывается, вышла победительницей!

Когда Джиллиан проснулась, наступил уже вечер и в комнате было темно, только в ногах постели маячило что-то похожее на белое облачко. Джиллиан подумалось, не снится ли это ей, — возможно, это она отделилась во сне от собственного тела и парит в воздухе над собой, над кроватью, где лежит рядом с Беном Фраем. Но когда она ущипнула себя, было больно. Значит, с ней все в порядке и это явь. Она провела рукой по спине Бена, проверяя, присутствует ли и он наяву. Правду сказать, присутствие его оказалось столь ощутимым, что все в ней всколыхнулось вновь: его мускулы, его кожа, жар, исходящий от его спящего тела, опять пробудили в ней желание, и она почувствовала себя дурочкой, глупой школьницей, которой не хватает разума остановиться и подумать о последствиях.

Джиллиан села, завернувшись в белую простыню; оказалось, что белое облачко в ногах постели — не что иное, как ручной кролик Бена Фрая по кличке Чувак, который немедленно прыгнул к ней на колени. Всего лишь несколько недель тому назад Джиллиан, зажав руками уши, стояла в пустыне Сонора, покуда Джимми с двумя приятелями охотился на луговых собачек или, проще сказать, сурков. Они настреляли тринадцать штук, и Джиллиан тогда подумала, что это скверная примета. Она стояла бледная, дрожа, и даже не пыталась скрыть, как ее воротит от их занятия. На ее счастье, Джимми, трофей которого составил восемь зверьков, считая двух детенышей, был в прекрасном настроении — подошел и обнял ее. Когда он так на нее глядел, понятно становилось, что привлекло ее к нему в первый раз и привлекало до сих пор. Он умел создать такое впечатление, будто ты для него одна-единственная во всей вселенной: хоть бомба рядом разорвись, хоть молния ударь — ничто его не заставит оторвать от тебя глаза!

— Хороший грызун — это мертвый грызун, — сказал ей Джимми. От него пахло сигаретами и жарой, и сам он при этом был живехонек. — Уж поверь мне. Увидишь грызуна — бей наповал.

Можно представить себе, как высмеял бы ее Джимми, застав сидящей на кровати с грызуном! Джиллиан спихнула кролика с колен, встала и побрела на кухню налить себе стакан воды. Мысли у нее путались, ясность в голове отсутствовала. Непонятно было, что она делает в доме Бена Фрая, хотя сам дом оказался на редкость уютным: добротная старая мебель, полки, уставленные книгами. Мужчины, с которыми Джиллиан до сих пор сводила судьба, большей частью старались держаться подальше от кухни; иные из них, похоже, даже не подозревали, что у них в доме имеется подобного рода помещение, оснащенное, как и положено, плитой и раковиной, — но здесь, судя по всему, кухней пользовались исправно: видавший виды сосновый стол был завален учебниками вперемешку с меню из китайских ресторанов, а заглянув в холодильник, Джиллиан обнаружила там полноценную еду — несколько упаковок запеканки с брокколи и сыром, пакет молока, нарезки колбас, воду в бутылках, пучки моркови. Когда им с Джимми потребовалось в срочном порядке уносить ноги из Тусона, в холодильнике у них не было ничего, кроме блоков с банками «будвайзера» да бутыли кока-колы на сахарине. В морозилке за лотки со льдом засунута была одинокая пачка «буррито», мексиканских лепешек с начинкой, но продукты в этой морозилке постоянно то оттаивали, то снова замораживались, так что лучше было их не трогать.

Джиллиан взяла бутылку столовой воды, оглянулась и увидела, что кролик последовал за ней.

— А ну, вали отсюда, — сказала она, но кролик не уходил.

Джиллиан покорила Чувака сразу и всерьез. Он забарабанил лапой по полу, что у кроликов равноценно признанию в любви. Ни нахмуренный лоб, ни попытки прогнать его, махая рукой, не произвели на него впечатления. Чувак направился по пятам за ней в гостиную, а когда Джиллиан остановилась, сел на ковер и посмотрел на нее, задрав голову.

— Ты это кончай сию минуту, — сказала Джиллиан.

Она сделала строгое лицо и погрозила ему пальцем, но Чувак не тронулся с места. Глаза у него были карие, большие, с розовым ободком. Держался он солидно и с достоинством, даже когда мыл себе лапы, облизывая их языком.

— Ты всего-навсего грызун, — сказала ему Джиллиан. — И не более того.

Ей хотелось плакать, и для этого были все основания. Никогда, имея столько темного и постыдного в прошлом, не сможет она соответствовать тому представлению, какое сложилось о ней у Бена. Она не брезговала переспать с мужчиной на заднем сиденье машины, бахвалясь тем, что ей все нипочем; она вела счет своим победам забавы ради. Джиллиан села на диван, выписанный Беном по каталогу, когда старый пришел в негодность. Диван был славный, обитый сливового цвета вельветом в рубчик. Как раз того типа диван, какой присмотрела бы для себя в журнале и сама Джиллиан, будь у нее свой дом, или деньги, или хотя бы адрес, чтобы получать по почте каталоги и журналы. У нее даже не было уверенности, что она вообще способна на нормальные отношения. А вдруг ей надоест, что человек так замечательно к ней относится? Вдруг она не сумеет принести ему счастье? Что, если Джимми был прав и она сама напрашивается на побои — не на словах, может быть, но каким-то противоестественным, неведомым ей образом? Что, если ей, по его милости, теперь без них не обойтись?