Ведьма княгини - Симона Вилар

Ольга ждала, пока он выговорится. И слушать его ей было и смешно и… сладко. Вон ей рассказывали некогда, как ее муж Игорь к каждому слову Малфриды этой прислушивался, а Свенельд ради Ольги даже прогнать ее готов. И когда Свенельд стал уже о том открыто поговаривать, Ольга остановила его:

— Али подзабыл, что тебя спасает Малфрида?

Но он только отмахнулся.

— Спасает. Гм. Я, что ли, сам ни на что не годен?

Ольга поправила разметавшиеся складки вуали на плечах. Усмехнулась.

— А вот пойдешь со мной на древлян, там и поглядим, что ты за сокол.

Свенельд был задет насмешкой в ее голосе. Неужели она думает, что он в чем-то уступает этой беременной бабе… чародейке брюхатой… которая сейчас и ворожить даже толком не может?

— Я-то пойду, Ольга, — произнес. — Я не из робких. А вот ты, Ольга? Ты вон Малфриду приблизила, но сама же боишься ее. А я… мы… мы ведь многое можем. Вместе. И Русь в наших руках будет послушной и единой. Как ты того и хочешь.

— А про сына моего что ты скажешь? Про Святослава?

Варяг удивленно вскинул брови. Меньше всего он думал об этом мальце. Святослав, сын Игоря и Ольги, наследник рода их… А выйди за него Ольга, разве Свенельд захочет, чтобы этот капризный глуздырь однажды стал князем Руси да мужу своей матери приказывал? Этого только Ольга желает, а он, Свенельд… Уж он постарается избавиться от такого наследника. И родит ли от Свенельда Ольга или нет, но он скорее захочет видеть своими наследниками сыновей, Мстислава или Люта, родную кровь свою, а не своевольного сына Игоря. Но и сына Ольги, которая на все ради Святослава пойдет. Ольга не дождалась ответа, но он был и не нужен ей.

— Ты все понимаешь, Свенельд. Да я скорее пообещаю Малу за него пойти… его это присмирит и успокоит… на время. А тебе я такого даже сказать не могу, не хочу обманом и напрасными надеждами отвлекать. Но мы с тобой всегда будем рядом, всегда будем опираться друг на дружку. Ибо иначе мы станем врагами — а этого и тебе и мне не нужно. Вместе же мы многое сможем. А там, глядишь…

Она ничего больше не добавила, сама еще ничего не знала, но вдруг смутилась и торопливо пошла прочь. Свенельд один остался стоять у открытого окна. Глядел на широкое приволье за окном, на мир, в котором он никогда не станет править. Ибо он не встанет против той, которую люби! И она это знает. Знает, что она ему как глоток воды в зной. Вот и пользуется этим.

Он услышал, как сзади стукнула распахнутая Ольгой дубовая дверь, зашелестели ее одежды, когда начала спускаться и вдруг различил ее неожиданный возглас. Быстро повернулся и увидел, как Ольга пятится от дверного проема, из-за которого, из темноты перехода, как темно-алое видение, надвигается на нее Малфрида. Улыбается, блестит зубами и глазами, переводя взгляд то на Ольгу, то на Свенельда. И жутко так глядит… и насмешливо. Но как заговорила — голос звучал спокойно:

— Пусть Асмунд даст Косте еще живой водицы, совсем ослабел твой волхв, княгиня.

Сказала это Ольге, как чернавке какой повелела. Но Ольга тут же отправилась выполнять ее приказание. Свенельд же прошел мимо жены, так ничего ей и не сказан. Только шаг ускорил, услышав позади ее веселый злорадный смех. И не было в нем больше ничего, что бы грело душу Свенельда.

Тем вечером Малфрида поясняла княгине, что Коста творит особое чародейство, свыше его сил, вот и тает.

— Когда-нибудь он не осилит положенного, и тогда… Тогда я иного кудесника буду искать, княгиня.

— На Искусеви и не надейся.

— А жаль, княгиня, Искусеви силен, он бы многое мог.

— Он не любит тебя.

— Меня мало кто любит, но я справляюсь и сама.

— Справляешься ли? — осмелилась все же заметить Ольга. — Тогда почему сама не ворожишь, а все волхвов моих мутишь?

Малфрида, не глядя на нее, усмехнулась.

— Мое время еще грядет. Но сегодня вот что скажу тебе: выведали мы с Костой, что гонец твой благополучно доберется до Искоростеня, ему поверили и все выполнят, как ты пожелала. И вскоре явятся к тебе новые послы-сваты. С ними же ты поступишь так…

Когда рассказала, Ольга лишь кивнула согласно. Что ж, как говорится, взялся за гуж… А Малфрида еще сказала, будто успокаивая, что как бы ни жестока была Ольга с древлянами, это только сил ей придаст, ибо жестокость внушает страх, а страх — основа власти.

— Все у тебя получится, Ольга, верь мне. Вместе мы многое можем.

«И эта говорит «мы», — усмехнулась княгиня. — Без меня они ничего не могут, ни Свенельд, ни эта. Ну ладно, пусть помогают, коли так».

Но сама Ольга чувствовала себя такой измученной и взволнованной предстоящим, что позвала Асмунда, повелев и ей выдать чародейской воды, ибо ей требовались силы. Асмунд без вопросов выполнил приказание, ни о чем не расспрашивая. Верный заботливый Асмунд. Игорь точно знал, кому он может доверить свою семью.

— Почему ты так добр ко мне, Асмунд? — спросила Ольга, глядя на пожилого варяга и сжимая в руках у груди два флакона с волшебной водой.

По суровому лицу боярина тенью промелькнула улыбка — светлая, умиротворяющая.

— Ты же знаешь, в кого я верю. А он и сам был добр и призывал к милосердию.

— Ах да, Христос, — уже без интереса подытожила Ольга. Надо же, какой-то сын плотника, а сколько людей в него уверовали. Даже самый лучший из ее бояр.

Она всегда пила мертвую и живую воду без свидетелей. Не хотела, чтобы ее кто-то видел в эти мгновения. Как ее крутит и гнет, когда она пьет мертвую воду, когда чувствует, как стынет тело от мертвящего холода этой воды, как непослушно двигаются руки, как стягивает кожу, словно та вот-вот лопнет… Главное не смотреть на себя в это время, ибо это ужасно — видеть, как старишься в несколько мгновений… Поэтому Ольга всегда прежде накрывала шалью зеркало на стене. И только глотнув живой воды, только ощутив, как горячая волна проходит по телу, как покалывает кожа, как словно волосы шевелятся… даже тяжелые косы княгини взлетают и опадают под напором силы… она ощутила уже знакомую бурлящую радость. Почти подскочила, сорвала шаль с зеркала, смотрела на себя. И нравилась самой себе. Вон она какая, княгиня Руси, правительница самовластная! И глаза у нее сияют, и кожа без малейшего изъяна, губы как сочный плод, умытый росой, шея просто лебединая.

— Эй! — крикнула Ольга, распахнув дверь в прихожую. — Жеребца мне к крыльцу. Проехаться хочу!

Она носилась в седле с мальчишеской лихостью. Взвивала на дыбы своего серого в яблоках злого коня, рвала удилами его рот, принуждая повиноваться, посылала коленями через препятствия. Сила так и бурлила в ней. И Ольга побывала и на учениях воинов на горе Детинке, радостно взирала, как ловко упражняются с мечами умелые кмети, видела, как верные ей варяги борются взахват, как лучники мечут стрелы, как метают камни с пращи; съездила и в крепость Самватас[74], где готовились к походу ее основные войска, осматривала их снаряжение, беседовала с воеводами и ярлами-варягами, потом погнала коня по дороге до самых дальних застав. Там было тихо. Люди все больше уходили от этих рубежей, рассказывая, какая жуть дикая сочится из леса со стороны древлян. Но Ольге в тот день не было страшно. Рассмеялась, услышав речи заставников, что им бы было спокойнее, если бы княгиня к ним волхвов прислала. Даже пообещала прислать к ним самого Искусеви. Что ж, пусть этот ведун успокаивает охранников да борется с древлянским колдовством на подступах. Все одно он в Киеве только ругался с Малфридой да донимал Ольгу речами, что не следует ей с темными знаться.