Зак и Мия - А. Дж. Беттс

– Ты не шестерка, Зак. И я уж точно не девятка.

– Знаешь, меня только одно удерживает, чтобы не поставить тебе десятку.

– Боюсь спросить…

– Ты злюка.

Я в шутку шлепаю его по плечу, он подыгрывает и отшатывается.

– Вот видишь? Злюка! Синяк останется!

– Ты выдумал шкалу, Зак. Но если бы она была, ты был бы на дальнем от меня конце. Потому что ты, в отличие от меня, нормальный.

– Да неужели.

– Слушай, чем тут меряться? Я лузер на костылях, а у тебя две ноги!

– Две ноги это зашибись, но есть другие обстоятельства. Мои друзья закончили школу, я остался на второй год. Я жру одиннадцать таблеток в день и раз в неделю сдаю анализ крови, посчитать тромбоциты. Все интересное мне нельзя, даже собирать оливки. У меня тут не нормальная жизнь, а лимб.

– Ну, ты хотя бы выглядишь нормальным. Люди не пялятся.

– Мия, мой шанс – пятьдесят пять.

Интересно, это по какой шкале? Он почему-то вцепился в забор так крепко, что костяшки побелели. Я вижу, как мышцы на его руках напряглись.

– Пятьдесят пять – это что?

Он подтягивается и садится на забор. Меня почему-то пробирает дрожь. Я вижу мурашки на его руках: он тоже дрожит.

– Зак, что это?

– Пятьдесят пять процентов. Вероятность прожить пять лет без рецидива.

Я никогда не дружила с цифрами, но про статистику понимаю главное: с ней не поспоришь. И я понимаю, почему он дрожит. Пятьдесят пять процентов, что «нормальная» жизнь продлится пять лет. Он молчит и смотрит на звезды, как смотрят на старых друзей.

– Зак… ну, все-таки статистика оперирует обобщениями, вдруг ты исключение…

– А ты погугли исключения из статистики.

Я думала, что после выписки он перестанет маньячить на тему вероятностей. Но нет – цифры преследуют его и дома. Может, они для него такой же кошмар, как для меня нога. Может, мы оба теперь мыслим себя ущербной частью целого.

Вообще-то пятьдесят пять – проходной балл. Набрать пятьдесят пять по математике или литературе – совсем неплохо. Меня бы устроило. Сказать ему, что меня бы это устроило?

– Мия, у тебя – уже девяносто восемь.

Между прочим, я бы променяла свои девяносто восемь с одной ногой на пятьдесят пять с двумя. Я даже открываю рот, чтобы это сказать вслух, но поднимается ветер, перебив меня шорохом листьев, и уже через секунду я рада, что промолчала. А он смотрит вверх, на точечки света, пронзающие темный купол мрака. Вселенная состоит из вероятностей и неопределенностей. Как можно цепляться за одну-единственную цифру?

– Можешь злиться на судьбу целую жизнь, если хочешь, – говорит Зак. – Но она у тебя есть, эта целая жизнь впереди. А у меня – я не знаю, что у меня есть.

– Ой! Ты видел? – я тыкаю пальцем в небо, надеясь вернуть его в чувство. – Звезда упала.

– Это метеорит.

– То есть, желание на нем не загадать?

Он пожимает плечами.

– Ну, если хочешь загадывать желание на летящем метеорите – попробуй.

Я стукаю его по ноге.

– Так. Ты все портишь. Лучше помоги мне залезть.

Зак подхватывает меня. Я ставлю здоровую ногу на перекладину, подтягиваюсь, закидываю вторую ногу на ограду и оказываюсь верхом на заборе. Лицом к нему. Боюсь не удержаться с той же легкостью, и кровь приливает к шраму, и голова кружится. Но я хочу смотреть ему в глаза. Они такие серые.

– Вообще-то расстановка сил была такая: я ною, а ты меня утешаешь.

– Что, серьезно?

– Серьезно. Нам нельзя обоим быть несчастными одновременно! – я щелкаю пальцами. – Так что але, не отвлекайся.

– Попробую. На чем мы остановились?

– Ну, ты желал мне приятной поездки, а я обещала прислать тебе открытку… – я сперва в шутку стукаю его кулаком в грудь, а потом вдруг всерьез вцепляюсь в его футболку. – Слушай, поехали со мной!

– Что?..

– Что слышал! Ты, я, автобус-грейхаунд… – идея распускается в моем воображении безумным цветком с чудесным запахом свободы.

– И куда мы поедем?

– Да к черту детали, просто поехали, и все!

– Ты шутишь?

Я не шучу! Но он смеется и отводит взгляд.

– Блин, Мия, я не могу просто так взять и…

– Можешь!

– У меня школа. И мама. И остальные. Ты знаешь, что им пришлось пережить?

– Они тебя поймут.

– Я нужен им здесь, на ферме. Пока я… Ну, в общем, я им нужен.

Но ты и мне нужен, – думаю я, но молчу.

Зак накрывает мою руку своей. Наши пальцы сплетаются. У него такая теплая кожа. Я не представляла, что так ждала этой руки. Она источает спокойствие. Снимает боль. Выравнивает звезды.

Он произносит:

– Ты мне сейчас не поверишь, но тебе действительно жутко повезло. Я бы поменялся с тобой местами, если бы только мог.

Я вздрагиваю. Не может быть.

– Да ладно.

– Если было бы можно гарантировать родителям девяносто восемь процентов, я бы не думал дважды.

– Я бы тоже с тобой поменялась, – начинаю я, но он сжимает мою руку, и я замолкаю.

Его мама зовет нас в дом, но мы не двигаемся с места. Балансируя на заборе, вцепившись руками в руки друг друга, это все, что мы можем делать, чтобы не развалиться.

Позже, когда ночной холод пробирает нас до костей, мы отпускаем друг друга. На сей раз я иду за ним в дом. Я тихо иду рядом с ним на костылях. Альпака кряхтит, когда мы проходим мимо.

Зак помогает мне пролезть через окно и задергивает за нами шторы, отрезая от нас вселенную.

Когда я забираюсь в кровать Зака, я не снимаю протез, не снимаю джинсы. Он тоже. От нас несет грязью и кормом, и запах вскоре впитывается в простыни. Я сворачиваюсь калачиком, и он за мной, джинса к джинсе.

Этой ночью я хочу забыть себя. Я хочу быть в объятиях, которые защитят от кошмаров. Спать, а не видеть сны. Я хочу быть больше, чем дробью.

В темноте наши руки и ноги переплетаются, образовывая целое.

Я просыпаюсь, чувствуя Мию всей длиной своего тела. Ее грудь поднимается и опускается, парик распластался по подушке.

Три утра. Я знаю, что в мире за ближайший час у 1484 человек будет диагностирован рак. Почти у 25 за эту минуту.

Но какова была вероятность вот этого? Одно дыхание на двоих, такая нежная кожа и привкус надежды. Что жизнь, возможно, еще будет хороша.

Солнце пятнами ложится на контуры наших тел. Я окутан тяжелым одеялом и теплым воздухом.