Судьба-злодейка - Александр Панкратов-Черный

1988 год, преддверие 90-х – время было еще относительно спокойное, во всяком случае, на «Мосфильме». Анатолий Эйрамджан написал сценарий комедии «Где находится нофелет?», Геральд Бежанов, его друг-режиссер, запустился с этим фильмом.

Изначально пробы проводили с Андрюшей Мироновым. Причем я должен был играть роль, которую впоследствии сыграл Владимир Меньшов, а Андрей Миронов – мою роль. Сделали пробы, потом Андрей мне говорит:

– Давай поменяемся ролями. Я ловеласов уже играл, хочу попробовать сыграть такого вот скромнягу, забитого, тихого. Мне это интереснее.

Я согласился. Мы попробовали оба варианта. Геральд вынес пробы на худсовет. Генеральный директор «Мосфильма» Николай Трофимович Сизов утвердил актеров, а решать, как распределить роли между Мироновым и мною, Сизов предложил самому режиссеру: и те и другие пробы ему понравились. В итоге Андрея утвердили на роль Павла, которую потом сыграет Владимир Меньшов, а меня – на роль Гены.

Костюмы примерили, оставался небольшой подготовительный период. Миронов перед съемками уехал в Прибалтику на гастроли, а потом мы узнали страшную весть о том, что он скончался прямо на сцене. Для всех нас это было, конечно, шоком.

Вспоминаю последнюю нашу встречу с Андреем. Я опаздывал на примерку костюма, бежал, запыхавшись, с троллейбуса через проходную «Мосфильма». Вдруг слышу сигнал автомобиля – за рулем Андрей Миронов, он примерил костюм и уже выезжал со студии. Андрей мне крикнул:

– Саня, я костюм примерил, режиссер утвердил – все нормально. До встречи на съемочной площадке. Завтра уезжаю на гастроли.

– Хорошо. Удачи.

Я помахал ему рукой…

После смерти Миронова нужно было искать другого актера на роль Павла. Геральд утвердил Владимира Меньшова. Мы с Володей уже вместе хоронили Андрея, присутствовали на панихиде, прощались с ним в Театре сатиры. Не скрою – я плакал, потому что Андрей был и актером, и человеком очень живым, а я актера и человека не разделяю, для меня это единое.

Попрощались с Андрюшей и стали сниматься. С Володей мы сразу нашли общий язык. До этого мы с ним уже пересекались на съемочной площадке, друг друга знали хорошо.

Вот только у нас были конфликты с режиссером. Геральд – очень дотошный человек, требовал от актера все реплики произносить слово в слово, как написано в сценарии, импровизаций не разрешал – держал нас в ежовых рукавицах. Только Николаю Ивановичу Парфенову, который играл отца Паши, так как тот был уже в возрасте, позволялось отходить от сценарного текста. Лялечка Шагалова слово в слово знала свои реплики – старая актерская школа.

Нам с Володей было трудно, к тому же мы оба режиссеры. Сняли дубль, говорим:

– Гера, ну, нормально получилось?

– Нет, еще дубль.

– А что не так сыграли?

– Да вот в этом месте слова местами поменяли.

– Ерунда. Смысл-то не меняется…

Но Геральд заставлял играть еще дубль. И Володя, и я нервничали.

Во время съемок фильма произошло грандиозное событие – начался Международный Московский кинофестиваль. А у нас – плотный график, то есть ни фильмов посмотреть, ни со звездами западными познакомиться. Особенно досадно было, оттого что на фестиваль приехали Федерико Феллини и Джульетта Мазина. Однажды вечером Феллини и Мазина должны были ужинать в гостинице «Россия», там собирались все кинематографисты. И мы с Володей тоже были в числе официальных участников фестиваля. Мы просим Бежанова:

– Гера, перенеси съемку.

Он наотрез отказался. Что делать? Мы подумали, что пока просмотр фильма пройдет, они поздно придут на ужин, и решили быстренько отсняться (сценка была небольшая, проезд в троллейбусе) – и в ресторан. Приезжаем на то место на Ленинских горах, где должна была происходить съемка – а съемочной группы нет. Володя Меньшов говорит:

– Ну вот, у нас есть оправдание.

И мы поехали в гостиницу «Россия». Подошли поклониться великому режиссеру, я поцеловал ручку Джульетте Мазине. Володя Меньшов протянул свой билет члена Союза кинематографистов Феллини и взял у него автограф прямо в союзный билет. Получилось: внизу страницы подпись Монахова, председателя приемной комиссии Союза, а Феллини расписался вверху. Володя до сих пор хранит тот союзный билет. Я ему завидую, жалею, что у меня в тот момент не было билета – но я тогда еще не был членом Союза кинематографистов.

На следующий день – скандал: Панкратов-Черный и Меньшов сорвали смену. Оказалось, что накануне режиссеру не понравилось место, которое изначально выбрали для съемок, и с Ленинских гор съемочная группа переехала на Ленинский проспект. Я тут же вспомнил случай, который мне рассказывал актер Евгений Весник. Снимались они где-то в Белоруссии, загуляли с другом, сорвали смену, и директор группы стоимость съемочного дня повесил на артистов – в итоге они чуть ли не год выплачивали этот долг, потому что съемки стоили дорого. Я испугался: я тогда берег каждую копейку, и ставка у меня была не очень высокая.

Мы с Меньшовым обратились к Данелии, потому что фильм снимали в его объединении. Объяснили ему, как все произошло, на что он ответил:

– Ну и правильно сделали. Даже если бы группа была на месте, я бы тоже поехал с Феллини поздороваться.

На этом, слава богу, конфликт был исчерпан.

Еще вспоминаю один случай на съемках. В фильме есть сцена, когда я выбрасываю сверток с костюмом в Москву-реку, а потом вспоминаю, что у меня в нем паспорт, и ныряю за свертком. Снимали только один дубль, потому что дело шло к осени, вода была холодная. Я ныряю, выхожу на берег, и Геральд говорит:

– Ну а снимать то, как ты одеваешься, будем завтра.

Оказывается, я был весь в мазуте – река была настолько грязная. Потом на следующий день мне пришлось еще раз вылезать из воды, чтобы снять сцену до конца. Как говорится, снимаешь комедию – мало смешного. Зритель смеется, а процесс-то рабочий иногда бывает очень напряженный.

Мою финальную сцену в фильме с Ирочкой Розановой снимали долго. Помню, Геральд нервничал. Тогда каждый метр пленки стоил дорого, и мы старались делать меньше дублей. Проблема была в том, что Ира боялась меня ударить. Я говорю:

– Ира, ну дай мне по физиономии как следует.

А она мимо лица машет – это же в камеру видно. Еще дубль. Она все боится бить. Гера уже начинает злиться:

– Что это такое! Вмажь хорошенько!

И она мне как вмазала, а она дама дюжая – там и играть ничего не надо было, зритель все понимал. Гера говорит:

– Очень хорошо! Еще дубль…

Я возмущаюсь:

– Не надо больше!

Лялечка Шагалова за сердце схватилась:

– Ты же его могла убить.

Потом Ира ко мне со слезами на глазах подошла: