Девиантное царство - Трейси Лоррейн

Но не сегодня вечером.

Сегодня вечером что-то заставляет меня окликнуть его.

Толкая дверь, он просовывает голову в проем.

— Привет, малышка. У тебя все хорошо? — Спрашивает он, проскальзывая внутрь.

— Да, не могу уснуть.

— Я бы подумал, что ты устанешь после всех этих упражнений, — язвит он.

Застонав, я зарываюсь лицом в подушку.

— Круз прислал это тебе?

— Да, он очень гордится своей непутевой племянницей. Должен сказать, я тоже. Ты убила его на этом ринге, малыш.

Я пожимаю плечами, рискуя взглянуть на него. — Я проиграла.

— Против мальчика, который тренируется с тех пор, как впервые научился ходить, и, должно быть, вдвое тяжелее тебя. Ты держалась как профессионал, и тебе следует гордиться.

— Ммм, — бормочу я, переворачиваясь на спину. — Что это? — Спрашиваю я, заметив сверток в его руке.

— Понятия не имею. Нашел его у входной двери. На нем твое имя, — говорит он, протягивая его мне.

Мой лоб морщится, когда я смотрю на это.

— Значит, ничего не ожидаешь? — Шутит он.

— Н-нет, я не знаю, что это, — бормочу я, рассматривая черную оберточную бумагу, в которую он завернут.

Это само по себе должно было стать подсказкой, но я не могу утверждать, что в данный момент я действительно работаю на полную катушку, поэтому, когда из упаковки выпадает очень знакомая рубашка, я ахаю от шока.

Я смотрю на это сверху вниз, мое сердце колотится в горле, а слезы жгут мне глаза.

Моя рубашка. Я имею в виду… рубашка Тео.

Мое сердце колотится в груди, как сбежавший поезд, когда я думаю о том, что он принес ее.

Почему он не постучал? Почему он не попытался убедить меня впустить его?

— Надирает парню задницу и все равно получает подарки. Ты обвела его вокруг своего мизинца, да? — Беспечно говорит папа, изучая мою чрезмерную реакцию на дурацкую рубашку.

— Я… я… — заикаюсь я, но оставляю попытки даже начать объяснять, что я чувствую.

— Жизнь сложна, Эмми. Любовь — это еще хуже. Потрать время, чтобы разобраться во всем этом. Тебе не нужно принимать опрометчивых решений. У нас есть время придумать, как вытащить тебя из всего этого, если это то, чего ты хочешь?

— А если я этого не хочу? — Спрашиваю я, чувствуя себя странно, даже слыша, как этот вопрос срывается с моих губ.

— Это тебе решать, малышка. Это твоя жизнь, твое будущее. Все, что я могу сделать, это посоветовать тебе все, что в моих силах, но только ты знаешь, что на самом деле у тебя на сердце.

Я смотрю на своего отца, слезы опасно повисают на моих ресницах. — Кто ты такой и что Пайпер сделала с моим твердолобым отцом?

— Эм, — выдыхает он, опускаясь на край моей кровати и беря мои щеки в ладони. — Я любил Пайпер больше жизни, когда был ненамного старше тебя. Возможно, тогда у нас ничего не получилось, но я никогда не забывал и не отпускал это чувство. И никто другой никогда бы не заполнил ту дыру, которую она оставила после себя.

— Я думаю… Что я пытаюсь сказать, так это то, что я это понимаю. Люди могут сказать, что ты слишком молода, чтобы понимать, чувствовать так сильно, как это делают взрослые, но я знаю, что все это чушь собачья. Я влюбился молодым, и я знаю, насколько это может быть реально, насколько грубо, насколько болезненно.

Когда мои слезы наконец капают, папа вытирает их большими пальцами.

— Доверься своему сердцу, Эмми. Ничье другое мнение по этому поводу не имеет значения. Ни мое, ни Дэмиена, ни твоих друзей. Только вы двое знаете, каково это на самом деле, и только вы двое можете решить, к чему это приведет дальше.

— Если ты захочешь уйти, я буду рядом с тобой и найду тебе лучшего адвоката в стране, чтобы вытащить тебя из этого. Ты хочешь остаться, посмотреть, что из этого может получиться, что ж, тогда я тоже буду здесь.

Рыдание, вырывающееся из моего горла, совсем не привлекательно, но его слова ранят меня наилучшим из возможных способов.

Его непоколебимая поддержка значит для меня больше, чем я когда-либо могла бы начать объяснять.

— Я мог бы подумать, что он титулованный придурок, — бормочет папа, заставляя меня смеяться. — Но я видел, как он смотрит на тебя. Ему не все равно, Эм. Действительно, черт возьми, не все равно. — Его губы приоткрываются, чтобы сказать что-то еще, но он решает этого не делать. — Я не могу просить ничего большего для моей маленькой девочки.

Он притягивает меня в свои объятия и снова прижимает к себе, пока я плачу, мои слезы пропитывают его рубашку насквозь.

Я понятия не имею, как долго мы так сидим, но когда он, наконец, отстраняется и целует меня в макушку, на меня накатывает изнеможение.

— Поспи немного, малышка. Тебе предстоит принять несколько важных решений. Начиная с завтрашнего дня.

Еще раз поцеловав, он встает и оставляет меня наедине с маленькой частичкой Тео.

Взяв рубашку в руки, я подношу ее к носу и глубоко вдыхаю его запах.

В ту секунду, когда оно упало мне на колени и до меня донесся его запах, я поняла, что он носил это. Он носил его, чтобы вернуть, зная, что оно будет пахнуть им. Если бы только он понимал, как много это для меня значит.

— Это гребаная чушь собачья, — рявкаю я, хлопая рукой по рулю нового Maserati, с которым папе удалось разобраться, пока я решаю, что делать с обломками, которые я оставил на обочине дороги в начале недели.

Как, черт возьми, это было всего четыре дня назад, одному хрену известно.

Боль, возможно, в основном утихла, даже после вчерашнего спарринга с Эмми, но синяки остаются.

Машина в порядке. Даже отлично. Но это не мое. И это делает все это неправильным.

Сиденье неправильное, несмотря на то, что я несколько дней играл с его позиционированием. Зеркало не подходит. Выступающие не совсем понимают это.

— Расслабься, чувак. Мы почти на месте, — беспечно говорит Себ с пассажирского сиденья, пока Алекс бормочет с полным ртом чертовых чипсов на заднем сиденье.

Моя хватка на руле усиливается, когда я думаю обо всех гребаных крошках, которые он в настоящее время запихивает в ткань вокруг него.

Возможно, это не моя машина, но это не значит, что я хочу, чтобы она была покрыта его дерьмом.

— Это действительно чертовски необходимо? — Я огрызаюсь, глядя на него в зеркало.

— Что? — Бормочет он. — Я голоден.

Мы все еще в тридцати минутах от школы Всех Святых, в которой мы играем сегодняшний матч.

Школьный автобус, Нико и Тоби уехали почти за сорок пять минут до нас в начале обеда, но кто-то, тот, кто в данный момент косится на меня в зеркало, был занят тем, что трахал какую-то гребаную шлюху в туалетах гуманитарных факультетов и заставил нас чертовски опоздать. Теперь мы застряли в пробке в Оксфорде и рискуем пропустить начало.