Вот оно, счастье - Найлл Уильямз

– Младший Крехан?

Вы, быть может, не способны оценить, что значила музыка для Клэр – и что значит до сих пор – и что олицетворял собою Младший Крехан.

Корни всего этого – в былинных временах. В пыли дорог и памяти птиц. В аккордах дождя, в потопах и приливах, в соли воздуха и терновниках канав.

Как у всех историй о музыке, у этой есть разные струны.

Жил-был ребенок, слепой с рождения – или почти слепой, – и в ту пору ребенку давали играться с волынкой, надеясь, что коли одно чувство мертво, то остальные пробуждены, и если ребенок научится играть на волынке, будет ему ремесло и дорога в мир. И этот слепой ребенок вырос и стал Гарреттом Барри[58]; невысок он был, когда отрастил черную бороду, и ощупью и слухом путешествовал по всей округе, и в Милтаун, и в Муллах, и в Инах, и на юг от них – в Килмихил, Килмёрри, и еще дальше – в Фаху, играя мелодии и добывая себе на жизнь, и в свое время наделал он сколько-то шуму, а потому игра его останавливала всякую работу и придавала тому дню отпечаток иного мира, и любой, кто слышал его, запоминал это вплоть до собственного старческого слабоумия.

То было во времена старого Бога. И в то время навестил Гарретт дом Кахаси в Аннахе, где жил Мастер Том, и Том владел музыкой, играл на деревянной флейте, а сын его Тади[59] владел ритмом и, как говорят, способен был уловить мелодию из ветра. И хотя Гарретт умер в Эннистимонском работном доме и погребен в неизвестной могиле в Инахе, он успел оставить мелодии, и Тади Кахаси стал мастером танцев, странствовал всюду и учил каледонским и прочим сетам, а также воспитывал танцоров-чечеточников двенадцатидюймовой рейкой, какой лупил их по икрам ой как неслабо, если промахивались они мимо ритма и не взлетали над землею.

Взлетать над землею – дело очень важное.

Попадать в ритм – тоже.

Тот самый Тади поместил ведра и кастрюли под плиты, когда клал пол в своем доме в Аннахе, чтобы звенел дом от топота танцев. Дом стоит до сих пор, насколько мне известно, – на дороге от океана.

У Тади был двоюродный брат Скалли, а Скалли Кахаси наставлял в игре на скрипке многих, в том числе и Младшего Крехана.

Младшего звали Мартином, но Мартином звали и отца его, а Мартин Старший дожил до десятого десятка, и Младший остался Младшим. Рассказывали, стоило ему один раз услышать мелодию, и она уж не покидала его. В округе – в Баллимакее, в приходе Муллах – музыканты были всюду. Что ни вечер, привычно звучала музыка, и Младший на каких только домашних танцах ни играл на своей скрипке. Прятал спальное исподнее в амбаре, чтобы можно было пробраться с рассветом домой, не попавшись на глаза Старшему, и урвать краткий сон восхищенного, а рилы все кружили у него в голове.

А раз музыку не записывали, раз жила она в воздухе, когда ее играли, а затем – где-то между пальцами и памятью, музыканты были ее хранителями. Со временем Младший Крехан накопил в себе столько музыки, что превратился в человека-сокровищницу, одновременно и скромника, и легенду, в ходячую энциклопедию мелодий, танцев, песен и сказаний, и в игре его была игра всех, кто играл до него – вплоть до туманного давным-давно.

Водились и другие струны. Был другой мастер танцев – Пат Баррон, чей отец был мастером танцев; тот однажды оставил свой дом, чтоб сходить поиграть да поучить, а вернулся назавтра стариком. И Пат сказал отцу, что хотел бы заняться тем же делом, что и он. Но перед тем, как вернуться домой, отец заложил скрипку в ломбард, объяснил сыну, где именно, и Пат первым делом добыл ту скрипку и с нею отправился в путь. Пат пел, танцевал и играл на скрипке повсюду. Играл “Начало дороги на Корк”, и “Священник в своих сапогах”, и “Мисс Маклеод”[60], и много раз приезжал он в Клэр, приезжал в ярмарочные и базарные дни, и на скачки, и на футбольные матчи, приезжал в “Фанни О Дэй” в Лиссикаси[61], играл в Фахе, играл в заведении, какое позднее стало “У миссис Кротти” на площади в Килраше[62], приезжал в Милтаун и играл для некоего Гилберта Кланси, тот был отцом Уилли[63] и сказал, что волынка помнит то, что иначе не вспомнить – давние времена бардов, – и что в их печали и радости обретался мир этот и мир иной.

И поскольку Клэр был самым что ни есть местом музыки, бродячий волынщик Джонни Доран[64] сел в свою кибитку и уехал прочь из Дублина, добрался до Милтауна и остановился там, и его-то как раз Уилли Кланси и услышал, когда Джонни взялся играть – стоя, на скачках на пляже Спэниш-Пойнт, коробка у ног. И весь день, вечер и ночь Джонни играл и являл чудо музыки, и стал тот случай легендой, аж все население Милтауна, и Муллаха, и Кри, и вплоть до Фахи заявляло, что присутствовало. А годы спустя, в последний день Джонни на этой земле, Уилли приехал навестить его на больничной койке в Дублине, и они вспомнили тот день, и Уилли извлек волынку и стиснул мешок, чтоб сыграли пальцы Джонни.