Тайная сторона дела Пеньковского. Непризнанная победа России - Анатолий Максимов

В частности, речь идет о такой игре между советской разведкой по заданию Генштаба РККА и абвером — военной разведкой и контрразведкой вермахта. И снова — легендирование как залог успеха в длительном «сотрудничестве» со спецслужбой противника.

Легенда нашего Гейне и их Макса предусматривала доверие со стороны германской разведки к «беглецу из России», но с хорошей антисоветской биографией и родословной за целое столетие. Как и в случае с Пеньковским, доминирующее значение для начала работы с новым агентом имела родословная, а затем — информация (точнее, дезинформация) захватывающего дух значения. Вот в чем был успех радиоигры «Монастырь» и в последующем «Березино». Широко известно об этих операция стало только в 90-х годах.

В послевоенные годы наша разведка смогла проникнуть в спецслужбы фактически всех стран Запада и в центры идеологических диверсий: радиостанции «Свобода», «Свободная Европа», Народно-трудовой союз (НТС), Организация украинских националистов (ОУН) и др. Причем все с той же целью — дезорганизация работы.

Операция «Турнир», в которой автор принимал непосредственное участие, — это проникновение в агентурную сеть канадской спецслужбы. В процессе ее проведения был пассивный период, предшествовавший операции, когда разведчик только фиксировал интерес канадцев к себе, а затем — его согласие на «сотрудничество» при условии работы только на территории западных стран, а не в СССР.

Как и в «деле Пеньковского», операция «Турнир» опиралась на предвидение ситуации и упреждение действий противника. Разведчик выступал в следующих качествах: информатор — в интересах нашей разведки о приемах и способах работы канадцев; дезинформатор — в области экономических отношений советской стороны с Западом; провокатор — сбор сведений для последующей компрометации канадских сотрудников и дискредитации их службы в целом в глазах общества и собственного правительства. Факт подставы был оглашен в середине 90-х годов.

Была достигнута цель дезорганизации коллектива сотрудников контрразведки — Канадской королевской конной полиции, — занятой работой против граждан советской колонии в Стране кленового листа.

При организации подстав в 20—70-х годах наша разведка проводила легендирование различных сторон операций на высоком уровне, особенно при подборе и подготовке на эту роль чекистов-разведчиков либо агентов органов госбезопасности. Главным «инструментарием» в таких акциях были следующие особенности.

В операции «Заговор послов» — это предвидение устремлений Запада участвовать в свержении советской власти. Такая же тенденция отмечалась в действиях зарубежных эмигрантских центров (операция «Трест»), В операции «Снег» — предвидение нарастания противоречий в американо-японских отношениях и ускорение их развития до военного конфликта.

В операции «Монастырь» предвидение органов госбезопасности заключалось в упреждении действий германской разведки, которая должна была искать опору в антибольшевистских кругах населения, особенно в среде бывших состоятельных сословий.

Упреждающий характер операции «Турнир» заключался в действиях нашей разведки по пресечению работы канадской контрразведки против советской граждан путем контроля канала создания агентурной сети в среде советской колонии в этой стране.

И вот к каким выводам автор пришел после анализа пяти акций: и предвидение и упреждение действий противника были направлены для решения сверхзадачи — дезорганизации его планов в отношении советского государства на международной арене. Без такого резюме невозможно рассматривать версию: «дело Пеньковского» как дезорганизующая работа против Запада. Цепочка умозаключений о работе госбезопасности в приведенных выше операциях выстраивалась для того, чтобы по аналогии «вписать» «дело» в этот ряд.

И все же даже на этом фоне «дело Пеньковского» выглядит весьма проблематично, хотя уже несколько десятилетий находится в пристальном поле зрения западных и наших специалистов по разведке, и, в частности, по ее тайным акциям и дезинформации. С точки зрения объективной оценки анализ «дела» как явления в работе госбезопасности страны все еще требует переосмысления и дополнительных выводов. Причем все по тем же критериям: с позиции наступательности акций тайного влияния, их упреждающего характера с опорой на предвидение действий противника.

Еще во время работы британской и американской разведок с Пеньковским в среде компетентных сотрудников этих спецслужб высказывались (и аргументировались) предположения, что агент Алекс (кличка Пеньковского у западных спецслужб) является искусной подставой русских. И по сей день мнения специалистов сходятся в том, что заявитель Пеньковский — это акция, спланированная в недрах госбезопасности Страны Советов.

В частности, об этом говорил весьма серьезный «эксперт шпионских дел» Филипп Найтли в своей книге «Вторая древнейшая профессия». Эту же версию по «делу» рассматривал Джеральд Шектер, известный журналист и аналитик в области американосоветских отношений и автор пяти книг по советской тематике, в которых видное место занимает рассмотрение «дела Пеньковского». Питер Райт, английский контрразведчик из СИС во времена «дела», за сомнения в успехах коллег в «деле» подвергался в стране «самой старой буржуазной демократии» серьезным нападкам, вплоть до попыток запретить публикацию его версии.

Если судить по конечному результату, то «дело Пеньковского» — его разоблачение и публичное разбирательство в суде, даже смертный приговор, — усилило позицию советского правительства по нескольким военно-политическим аспектам.

Первый аспект — компромиссное решение между СССР и США в отношении Кубы (вывод советских ракет с острова в обмен на ликвидацию угрозы военного вторжения на Остров свободы). Выигрыш СССР заключается в том, что в «подбрюшье» Соединенных Штатов и рядом с их заповедной зоной — регионом традиционного экономического влияния, остался оплот коммунизма — Куба.

Второй аспект — советский ракетно-ядерный потенциал на ближайшее время представляет реальную угрозу, с которой следует считаться (занижение показателей подтвердила, а глубокое отставание по межконтинентальным ракетам опровергла «информация» Алекса). Нашей стороной было выиграно время для создания «ракетно-ядерного щита» с использованием межконтинентальных баллистических ракет.

Наибольшую безоговорочность в предательстве Пеньковского вызывают сведения, которые он передавал на Запад. Однако более глубокий анализ их содержания говорит, что эти сведения были мало эффективны. Они, в частности, подтверждали уже известные данные — о ракетах на Кубе или о размещении некоторых баллистических ракет в СССР, обнаруженных американским спутником-шпионом. Разница в информации в несколько дней поднимала престиж агента и усиливала доверие к его информации. Это была тонкая дезинформационная работа.

Известно, что практика маскировки в нашей армии (у нас были даже специальные войска) в год Карибского кризиса была на высоком уровне. Снимки наших ракетных позиций, сделанные с самолета-шпиона У-2, выглядели навязчивой демонстрацией, составной частью «блефа» — «мы тайно завезли ракеты, и вот они здесь — давайте торговаться…» Эти позиции были показаны с намеренно демаскирующей целью. Зачем?