Моя. Чужая. Истинная - Анна Сафина

Всё, что я знала про эфемероидов, основывалось лишь на рассказах старейшины Айко, но среди волколаков было не принято интересоваться другими расами, и информация в моей голове была скудной. Насколько я помнила, это общее название всех магических стихийных существ, но про высших я знала только то, что их было не так и много.

— Марта… — подала голос, желая услышать подробности, но она подняла ладонь, заставляя меня замолчать, и открыла свою корзину.

Ткань была небрежно откинута, и я, наконец, увидела, что она так усердно прятала внутри. Повитуха размотала запечатанную в многочисленные салфетки склянку и задумчиво повертела ее в руках.

Вздохнула, откупирила крышку и достала оттуда рыжий, явно женский локон.

— Пахло от нее не волком и не человеком, — пробормотала, снова уплывая в воспоминания. — Скажи мне, Нереа, что ты знаешь о медведях?

— Они живут на севере, — ответила, не понимая, к чему ее вопрос. — Ведут обособленный быт с уклоном в патриархат.

— Много ли ты слышала историй, чтобы их женщины бродили по миру?

От ее тона всё внутри меня застыло, и я замерла, нервно прислушиваясь к окружающему. Казалось, даже ветер перестал свистеть в ушах, а деревья замерли, внимательно ожидая моего ответа.

— Только про… Ну… Про маму Керука. Слухи… — подтянула колени к груди и обхватила их руками, продолжая наблюдать, как повитуха мрачно смотрит на чужие волосы.

Я не выдержала и чуть наклонилась вперед, медленно подползая, и глубоко вдохнула, пытаясь уловить аромат их владелицы. Запах и правда был странный, немного похожий на аромат Керука, но в то же время другой, какой-то необычный.

По позвоночнику прошла волнующая дрожь, и я задержала дыхание, наблюдая, как Марта нерешительно опускает их в ручей. Остановившись буквально в миллиметре от воды, она отдернула кулак и прижала локон к груди.

— Мне помочь? — протянула руку, но ее отрицательная реакция последовала незамедлительно.

— Это мой крест, мне его и нести, — сказала, как отрезала. — Это единственное, что она просила — чтобы я опустила ее волосы в живой водоем. Таких у нас поблизости в те времена не было, всё же эфемероиды в наших краях не жили, и все водные источники давно были мертвы, так что я пообещала так и сделать и… Нарушила обещание, данное умирающей. Ты знаешь, какое наказание следует за это?

Вопрос был риторический, ответа от меня не требовал.

Я промолчала, наблюдая дальше и не понимая, в чем смысл такого странного ритуала, но мне виделось в этом нечто сакральное.

Марта в это время тяжело вздохнула, подняла руку над ручьем снова и резко разжала ладонь, словно опасалась передумать. Я перевела взгляд на упавшие в воду волосы, ожидая, что они будут подхвачены течением и унесены вниз, но этого не произошло. Волосы опустились на дно, словно камень, и совершенно не шевелились, однако больше ничего сверх не происходило.

— Слава небесным вол… — выдохнула спустя время с облегчением Марта, как вдруг волосы вспыхнули, загораясь оранжевым пламенем и противореча всем законам природы.

И пока они догорали, продолжая находиться в воде, повитуха отползала с таким рвением, словно увидела ночной кошмар, который преследовал ее всю жизнь и вдруг воплотился в пугающую реальность.

— Нет, это ведь просто бред… Она же была в горячке… — всё бормотала, раскачиваясь из стороны в сторону, а затем резко остановилась, казалось, превратившись в статую.

Отвернувшись, не реагирировала ни на мои вопросы, ни отзывалась на собственное имя. Только бормотала себе под нос несуразицы.

— Дочь эфемероида и сын медведей. Какое интересное совпадение, — будто говорила сама с собой. — Кицунэ и нагваль…

Прошла секунда, другая, а после она открыла глаза, и передо мной предстала совершенно другая повитуха. Глаза ее лучились печалью и отражали страдания души.

— Она не врала, это не просто легенды, — печально улыбнулась и подняла голову к ночному небу. — А я выполнила свой долг. Умру без страшного груза на плечах.

Марта поднялась, отряхивая подол, но в этом не было смысла — он был грязный настолько, что кроме стирки платью уже ничего не поможет.

— Твоего друга убьют, а тебя ждет незавидная участь, Нереа, — прозвучал вдруг снова ее голос, но уже твердый и обращенный ко мне. — Вам обоим нужно бежать.

Я не стала говорить, что мы так и собираемся сделать в последний момент, прикусив язык. Не стоит забывать, что доверять никому не стоит. Лишь замерла, чувствуя, как стынет в венах кровь.

Знала, повитуха скажет что-то еще. И не ошиблась. Повернувшись ко мне лицом, она заговорила, медленно и тщательно проговаривая каждую фразу

— Шестнадцать лет назад в нашу стаю привезли беременную девушку. Избитую и окровавленную. Альфа Райдзен утверждал, что она носит его щенка, но сама она очень долго не могла говорить, никак не подтверждая и не опровергая его слова. Аврелий тогда уехал не просто по делам стаи, а к Совету Старейшин, не доверяя письмам, но старейшина Утер посчитал, что дела медведей не наши проблемы.

Волосы в этот момент догорели, и вода снова потекла по размеренному темпу. Марта не обратила внимания, продолжая говорить о прошлом, но я успела заметить, как на небосклоне вдруг несколько раз мигнули звезды. Стало не по себе.

— На роды Аврелий не успел, и Керука при рождении не увидел. Не успела проясниться погода, как Райдзен увез младенца из стаи, взяв с меня слово молчать о его белой масти.

— Смерть Аврелия как-то связана с этим? — спросила, припоминая слухи, что Керука привезли жить в стаю незадолго до моего появления.

— Меньше знаешь, крепче спишь, хорошая фраза, правда? Но мне нравится другая. Меньше знаешь, дольше живешь, — горько усмехнулась повитуха, прикрывая глаза ладонью.

— Когда Аврелий увидел Керука, еще два месяца ходил сам не свой, а после поехал в Совет Права, желая, чтобы они связались с Длань Аркту, советом вербэров. Но его перехватил старейшина Утер, и они отправились на охоту, с которой мой отец живым не вернулся.

— Старейшина Утер? — переспросила хриплым тоном и вскочила с места.

Руки мои подрагивали, а колени тряслись, но я была так взбудоражена словоохотливостью Марты, что ни на что не обращала внимания.

— Да. Ты уже догадалась?

Ее глаза блеснули режущей сталью, а ладони сжались в кулаки.

— О чем? — спросила, обхватывая себя