Комната страха - Владимир Кузьмин

– Для выводов у нас недостает достоверной информации. Возможно, вы с нами поделитесь?

– Раз Дмитрий Сергеевич разрешил вам присутствовать при допросе…

– Хотя и прочел перед этим нотацию!

– А я его понимаю. Впрочем, я вас отчитывать не стану. Что вас интересует?

– Все, – сказал Петя. – Помимо допроса художника и того факта, что произошло преступление, мы ничего не знаем.

– Знаем, – поправила его я. – Знаем, что госпожа Козловская перебралась сюда среди ночи, но это будет все.

– Ну да, а то с чего бы вы пошли сюда, – согласился Михаил. – Коротко о событиях можно рассказать следующим образом. Около двух часов дня сюда пришла горничная убитой. Принесла из особняка личные вещи. Дверь была не заперта… Дальше понятно – крик, слезы, прибежали служащие, сделали звонок в полицию. И вот мы здесь.

– Подозреваемые есть?

– Как сказать, – чуть неуверенно произнес Михаил. – Прислугу можно исключить с огромной долей вероятности. Все работают здесь давно, все люди проверенные. И ко всему привычные, нужно это подчеркнуть. Из-за вздорности постоялицы никто бы за нож не схватился. За кисти с красками – тем более. Посторонних в это время не было, и этому можно верить. Из числа постояльцев в гостинице находились лишь несколько человек. Алиби имеется у всех, помимо одного.

– Его фамилия не Гурьев? – невольно вырвалось у меня.

Михаил очень удивился, но, секунду подумав, погрозил нам пальцем и ответил:

– Нехорошо подозревать знакомых! Или вы за него беспокойство проявляете? В таком случае успокойтесь, у Анатоля Гурьева лучшее из возможных алиби – я сам! То есть я сам вожу знакомство с компанией, к которой он прибился. И сегодня в то самое время, когда могло произойти убийство, находился с ним и еще с несколькими молодыми людьми. Едва мы расстались и я пришел в управление полиции, меня направили сюда. Дмитрий Сергеевич с нашей командой выехали примерно за полчаса до того. Вот! Так что без алиби у нас совершенно другой постоялец. Кормильцев Юрий Мефодьевич. Из шестнадцатого номера. Кстати, он единственный, с кем я еще не общался. Ушел он из гостиницы почти следом за господином художником, то есть теоретически мог совершить убийство. Равно как и сам господин Аркадий Агеевич Ольгин. Вот наши два подозреваемых! Очень надеюсь, что иные уже не объявятся!

– Неужели сюда так сложно попасть постороннему?

– Сложно! – отрезал Михаил. – Входов-выходов несколько. Но они либо закрыты и ими пользуются лишь свои, либо под постоянным и, я бы сказал, неусыпным присмотром. После кражи из номера одного московского гостя строгости здесь особенно усилились. Удовлетворены? Ну-с, какую выгоду я могу извлечь для следствия за этот рассказ?

Петя собрался что-то сказать, но я его опередила.

– Петр Александрович полагает, что художник сказал неправду!

– Когда я это говорил?

– Вы не говорили, вы меня локтем толкали.

– Ах, да. Господин Ольгин – так, кажется? – сказал, что на нанесение на холст этих устрашающих картинок потребны не менее получаса.

– Он сказал про четверть часа!

– Да и этого много. Если краски и кисти под рукой, берусь повторить рисунок за пять-семь минут.

– Но он же сам выписывает все очень скрупулезно и, видимо, неспешно, – глубокомысленно произнесла я. – Вот и назвал такое время.

– А мне показалось, – с еще более умным видом возразил Петя, – что он прекрасно понимает, что проделать все возможно заметно быстрее.

– Не спорьте! – засмеялся нашей перепалке Михаил. – Я это ваше замечание запомню и в случае нужды использую его.

– А отчего вы с ним вместе пришли?

– Меня за ним послали, едва удалось установить его личность и адрес. Проживает он неподалеку, но мне и половины пути пройти не пришлось, как он мне навстречу попался. Не узнать такого даже по описанию труднее, чем узнать. Ну я и решил, прежде чем задерживать, посмотреть, куда он направляется. Оказалось, что сюда. Что вы о нем самом думаете?

– Умен, – ответила я. – Очень самолюбив, и… ну мне так показалось, был он готов к разговору. Очень продуманно все выглядело. Как бы очень нехотя сознался, что терпел унижения ради заработка. Весь такой чувственный и погруженный в искусство, но ведь не стал отрицать, что работу эту выполняет лишь ради денег! Но отчего не сразу заметил испорченную картину, хотя должен был бы в первую очередь посмотреть именно на нее. После свою рассеянность подтвердил тем, что отказался замечать вот эти часы! Следом еще заявил, что чашек вроде бы прежде не было.

– Увлекся работой, не заметил служанку, – пожал плечами Михаил.

– Это могло быть. Но чашки пусты. Не стояли же они здесь с утра, при таком-то обслуживании? Кто пил?

– Ну конечно, пить могла лишь госпожа Козловская! Этого не заметить было невозможно, она же позировала!

– Или оба пили! Чашек две! И тогда все это становится похожим на намеренный обман следствия!

– Не стоит делать столь серьезных выводов на основании кратких наблюдений, – теперь уже Михаил принял очень и очень умный вид. – Может, он еще и рассеянный и с памятью не в ладах. Тем не менее, ваша версия, госпожа Кузнецова-Бестужева[46], имеет право на существование. Но тогда как вы объясните назначение этих рисунков? В самом деле, зачем ему было портить свою картину?

– Ради выигрыша во времени, – не задумываясь, ответил Петя.

– Непонятно!

– Время его ухода известно. Время смерти, полагаю, в данном случае установить можно довольно точно?

– Можно. И установили с точностью до получаса.

– Давайте тогда встанем на его место, – продолжил свои разъяснения Петя. – Пока он здесь находился, мог не позволить никому войти, мол, велено не мешать. Конечно, случись такое, что его бы потревожили или, того хуже, застали здесь за столь странным занятием да при трупе, ему бы пришлось срочно бежать, но на все про все он истратил совсем недолгое время, так что вероятность такая была ничтожно мала. Скорее всего, он дождался, когда будет сделан заказ, чтобы горничная увидела Светлану Андреевну живой и здоровой, скорее всего, сам ей рекомендовал или попросил для себя что-то, что приготовят не быстрее, чем минут за двадцать. Вот тут-то и совершил давно продуманное преступление. Потратил после минут пять, чтобы нарисовать всякие ужасы на холсте сильно разбавленными маслом красками и густыми мазками. И спокойно ушел, навесив табличку «Не беспокоить». Мы, к примеру, имеем время смерти от часа до половины второго. Служанка видела господина Ольгина в тринадцать часов ровно. В тринадцать десять он уходит. А три четверти часа спустя находят тело. Все, он главный подозреваемый! Но эти вот рисунки требуют, по его словам, четверть часа! Кстати, других художников здесь оказаться не могло, и некому было бы оспорить это.