Мой падший ангел - Ольга Алёшкина

— Он ещё спрашивает! Тебе вверили производство, а ты ни ухом, ни рылом! Ты вообще в курсе, что там сейчас маски-шоу, мать твою?!

— Подождите, — побледнел Артем. — Какие ещё маски-шоу?

— Какое там подождите, собирайся, давай, едем! Бурдилов, начальник охраны, позвонил, там черт те что творится.

Я ойкнула и, зажав рот рукой, осела на банкетку, с ужасом осознавая – сейчас папу не удержать. Бесполезно даже пытаться. Тот опомнился, сообразил, что напугал меня и, велев Артему одеваться, шагнул ко мне. Я сложила руки домиком и умоляюще уставилась на него. «Нет, дочь», — покачал он головой, прекрасно понимая, о чем я его прошу.

— Мы до комбината и обратно, — погладил меня по волосам, присел и заглянул в глаза: — Должны же мы, в конце концов, разобраться что там происходит. Ты пока чайку попей, мы скоро. Туда и обратно.

Мои мужчины выскочили прочь, впуская в дом апрельский ветер, а я ещё какое-то время сидела на банкетке, не в силах пошевелиться. Удивительно поганый апрель в этом году, подумала я. Хорошо, что рожать в июне. Лето – для всего хорошо.

Не помню сколько я кружила по дому, держась за живот, час или два, пока не заварила чай – папа обещал вернуться, как только попью. Казалось, эта штука подействует.

Я надеялась. Я ждала. Я верила. Хотела верить.  

Разумеется, не действовало. Тогда я отважилась и набрала мужа, он скинул мой звонок. Набрала отца – не ответил. Спустя долгую минуту пришло смс от мужа. «Малыш, ложись спать, не жди нас». И всё. Я тут же набрала снова – абонент не доступен. Мне нельзя, одергивала себя, нельзя нервничать, а не получалось.

Ключи от нашей с Артемом машины нашлись на тумбочке прихожей. Я запахнула пальто, повязала под грудью пояс, стянула с вешалки шарф и как попало накинула его на голову. Не прогревая машины рванула и понеслась. Неизвестность пугала больше. Трубы комбината высились темными громадами, издалека чудилось – тишь. Приеду, а они толкутся в кабинете. И упаси их бог хлестать коньяк! Эти мысли ободряли, вселяли надежду.

Где-то вдалеке послышалась сирена. Полиция, нахохлилась я и надавила на педаль. И все равно приехала позже. Только это оказалась не полиция, реанимационный автомобиль. Я бросила машину посреди дороги и рванула к нему, догадываясь для кого он, но ещё надеясь —ошибаюсь.

Папу уже загрузили, я попыталась прорваться внутрь, не замечая происходящего вокруг. Естественно, меня не пустили, лишь выкрикнули адрес куда госпитализируют. Разрезая холодный воздух, я истошно завопила в ответ куда следует везти, где отец наблюдается, врач реанимации кивнул и захлопнул передо мной дверь. Визжа и мигая, папу увозила в темноту ночи машина желтого цвета. Такого теплого и жизнерадостного.

Кто-то взял меня за руку, я шарахнулась и только потом поняла – Артем.

— Зачем ты здесь? — спросил меня муж. Взял мои руки в свои, потряс ими в воздухе. Цвет лица его серый или казался таким в темноте, я прижалась к нему на секунду и отпрянула:

— Поехали за отцом, в больницу.

— Ты езжай, — ответил он мне и затравлено покосился в сторону проходной комбината: — Мы попробуем все же прорваться внутрь.

И только тогда я обратила внимание на оцепление. Вот они маски, мелькнула мысль. Вход в комбинат и дальше по периметру, но уже не так плотно, перекрывали люди, облаченные в черное. Шапки с прорезями для глаз, дубинки, по-моему, у них даже имелось оружие. За спиной Артема топтался Бурдилов, нервно курил, пуская густой дым и ещё несколько человек, кажется из охраны.

— Вы полицию вызвали? — в ужасе спросила я, но муж подтолкнул – езжай.

Он усадил меня в машину, пристегнул и велел быть аккуратной. Я не хотела разделяться, я хотела, чтобы он поехал со мной, но… Артем считал иначе.

— Я верну комбинат, — твердил он. — В больнице пользы от меня никакой. Пожалуйста, уезжай. 

— Обещай, что не станешь рисковать собой понапрасну, — взмолилась я, дождалась подтверждения и тронулась с места.

Врач вышел ко мне только под утро. Вздремнуть или просто прикрыть глаза, уткнувшись затылком в стену, об этом не могло быть и речи – слишком ответственный момент. Я возносила господу молитвы, скрещивала пальцы и посылала флюиды во вселенную. Иногда косилась на медсестру, отрезающую мне путь в отделение реанимации, и усадившую меня слишком далеко по коридору, я даже тени не могу разглядеть за мутным стеклом. Ближе – нельзя. Она ловила мой взгляд и всякий раз отрицательно мотала головой, что означало: нет, Щеглов не перезвонил. «Я оставила ему, как минимум три сообщения на автоответчике», — сказала она мне часом ранее.

«Он слишком молод!» — перепугалась я, завидев его в дверях отделения. Мужчина шагнул к стойке медсестры и заговорил с ней, а я решила, что и не ко мне он вовсе. И совсем по другому вопросу. Но девушка кивнула, указав ему на меня, и сомнения развеялись.

Он себя выдал, как только я встала. Бросаться навстречу не планировала, скорее поднялась для того, чтобы говорить на одном уровне. От вида моего живота его лицо болезненно скривилось, он остановился и обернулся. Толи ожидая поддержки от сестры, толи надеялся найти того, кто сообщит мне вместо него.

Я не хотела, чтобы он подходил. Я хотела сесть обратно в кресло и ждать столько, сколько потребуется. Сутки, неделю, год. «Я готова сколько угодно сидеть в этом твердом кресле, только вернись, сделай что-нибудь и выйди оттуда с другими новостями». «Ну, пожалуйста…»

Это самое «пожалуйста» жалкое и слезливое, со стоном вырвалось вслух. Я вонзила в ладони ногти и завороженно, как удав, следила за каждым его шагом. Он и не думал поворачивать! Не подходи! – хотелось крикнуть мне, но остатки разума на тот момент ещё не покинули меня.

— Вы одна?

 Он и осмотрелся по сторонам, избегая прямых взглядов. На секунду остановился на моем животе, смутился и отвел глаза.

— Идемте в кабинет, там будет удобнее, — кивнул он, указывая на дверь, и попытался взять меня за руку.

Призрачным надеждам о списке с дорогостоящими лекарствами, сбыться не суждено. Я позволила увести меня, а когда он чересчур заботливо усаживал меня на диван, поняла – списка не будет. Вообще ничего больше не будет. Все, что связано с отцом, с этого дня только воспоминания…

Я не помнила, когда я последний раз ела, когда пила, казалось, я лежу на этой кровати целую вечность. Со смертью отца я осиротела и буквально и душой. Артем избегал меня, стыдливо прячась, как будто бедственное положение на комбинате сейчас имело какое-то значение. Я не хотела идти завтра на кладбище и видеть, как отца засыпают стылой землей. Мне было больно, ужасно больно, но я тогда ещё не знала все виды боли. Не знала ту, что затмевает остальные. Ту, что выворачивает нутро. Ту, от которой ты просишь всевышнего о смерти, ибо это спасение.

Меня знобило беспрестанно, я ежилась и поджимала колени к животу, иногда действительно забываясь или погружаясь в ветхий, как старая тряпка, сон. Тронь и рассыплется. На резкий звук я отреагировала равнодушно, проснулась и не спешила открыть глаза – чем меня может порадовать этот мир? Подсознание невольно ассоциировало звуки, пока не осенило - выстрел! Я подскочила, усаживаясь в кровати и прислушалась – тишина. Ни единого шороха.