Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Через две недели после свадьбы Фрэнк подхватил грипп, идоктор Мид уложил его в постель. В первый год войны Фрэнк провел два месяца вгоспитале с воспалением легких и с тех пор жил в вечном страхе, боясьповторения болезни, а потому сейчас охотно лежал и потел под тремя одеялами,попивая горячие отвары, которые каждый час приносили ему Мамушка и тетя Питти.

Болезнь затягивалась, и Фрэнк все больше и больше волновалсяпо поводу лавки. Делами там ведал сейчас приказчик, который каждый вечерявлялся в дом с отчетом о дневной выручке, но Фрэнка это не удовлетворяло. Онтак тревожился, что наконец Скарлетт, которая только и ждала этой возможности,положила прохладную руку ему на лоб и сказала:

— Послушайте, радость моя, я буду очень огорчена, есливы станете все принимать так близко к сердцу. Я поеду в город и посмотрю, какобстоят дела.

И она отправилась, улыбкой отметя его слабые возражения. Всеэти три недели своего нового замужества она сгорала от желания посмотреть егорасчетные книги и выяснить, как обстоит дело с деньгами. Какое счастье, что онприкован к постели!

Лавка находилась возле Пяти Углов — ее новая крыша сверкалана фоне старых, закопченных кирпичных стен. Над тротуаром во всю ширину былсделан деревянный навес; у длинных железных перекладин, соединявших подпорки,стояли привязанные лошади и мулы, свесив голову под холодным мелкимдождем, — крупы их были накрыты рваными байковыми и ватными одеялами.Внутри лавка очень походила на лавку Булларда в Джонсборо — разве что здесь удокрасна раскаленной печки не толкались бездельники, жуя табак и смачносплевывая в ящик, наполненный песком. Правда, лавка Франка была больше лавкиБулларда, но и гораздо темнее. Деревянные навесы над окнами почти не давалидоступа зимнему свету — он проникал сюда через маленькое, засиженное мухамиоконце, прорезанное высоко в боковой стене, поэтому внутри было сумеречно изатхло. Пол был покрыт грязными опилками, на всем лежала пыль. Если в переднейчасти лавки еще наблюдалось какое-то подобие порядка — на уходивших во мракполках лежали штуки яркой материи, посуда, кухонные принадлежности,галантерея, — то в заднем помещении, за перегородкой, царил хаос.

Пол здесь не был настлан, и все валялось как попало, прямона утрамбованной земле. Скарлетт увидела в полутьме коробки и тюки с товарами,плуги и конскую сбрую, седла и дешевые сосновые гробы. Из мрака выступалапобывавшая в употреблении дешевая эвкалиптовая мебель, а рядом — вещи изкрасного и розового дерева: дорогая, но видавшая виды парча, обтягивавшаямягкие кресла и диванчики, неуместно поблескивала среди окружающей грязи.Повсюду были расставлены фарфоровые ночные горшки, вазы, кувшины, а вдоль всехчетырех стен тянулись глубокие лари, такие темные, что Скарлетт приходилосьподносить к ним лампу, чтобы обнаружить, в каком из них семена, а в каком —гвозди, болты, плотничий инструмент.

«Фрэнк — такой беспокойный, он так печется о мелочах, точностарая дева, что, казалось бы, должен был лучше следить за порядком, —подумала она, вытирая носовым платком перепачканные руки. — Это женастоящий свинарник. Да как можно в таком виде держать лавку! Хоть бы вытерпыль со всего этого добра да выставил его в лавке, чтоб люди видели, что у негоесть, — тогда он распродал бы все куда быстрее».

А если уж товары у него в таком состоянии, то в каком жесостоянии счета!

«Взгляну-ка я сейчас на его бухгалтерию», — решила онаи, взяв лампу, направилась в переднюю часть лавки. Вилли, приказчику, неочень-то хотелось давать ей большой грязный гроссбух. Несмотря на своюмолодость, он явно разделял мнение Фрэнка о том, что женщины не должны соватьнос в дела. Но Скарлетт резко осадила его л отослала обедать. Она почувствоваласебя увереннее, когда он ушел: его неодобрительные взгляды раздражали ее; онауселась на плетеный стул у пылающей печки, поджала под себя ногу и разложилакнигу на коленях. Наступило обеденное время, улицы опустели. Покупателей небыло, и вся лавка находилась в распоряжении Скарлетт.

Она медленно переворачивала страницы, внимательнопросматривая длинные колонки фамилий и цифр, написанных убористымкаллиграфическим почерком Фрэнка. Предположения Скарлетт оправдались, онанахмурилась, увидев новое подтверждение того, что Франк — человек совсем неделовой. По крайней мере пятьсот долларов задолженности — порой по несколькомесяцев — значилось за людьми, которых она хорошо знала, в том числе и затакими, как Мерриуэзеры и Элсинги. Когда Фрэнк мимоходом сказал ей, что у негоесть «должники», она считала, что речь идет о маленьких суммах. Но это!

«Если человек не может платить, зачем же он все покупает ипокупает?! — раздраженно подумала она. — А если Фрэнк знает, чтокто-то не может заплатить, зачем же он этому человеку продает? Многие могли бырасплатиться, если бы он был понастойчивее. Например, Элсинги, уж конечно,могли бы — ведь сшили же они Фэнни новое атласное платье и устроили такуюдорогую свадьбу. Просто у Фрэнка слишком мягкое сердце, и люди этим пользуются.Да если бы он собрал хотя бы половину долгов, он мог бы купить лесопилку и дажене заметил бы, что я взяла у него деньги на налог за Тару».

И тут новая мысль пришла ей в голову: «Можно себепредставить, что получится у Фрэнка с этой лесопилкой! Бог ты мой! Если онлавку превратил в благотворительное заведение, то разве он сумеет нажить деньгина лесопилке?! Да шериф через месяц опишет ее. А вот я бы наладила здесь делолучше, чем он! И лучше бы заправляла лесопилкой, хоть я ничего и не понимаю влесе!» Это была ошеломляющая мысль — о том, что женщина может вести дело нехуже мужчины, а то и лучше, — поистине революционная мысль для Скарлетт,воспитанной в уверенности, что мужчина — все знает, а у женщины слабые мозги.Конечно, она давно уже поняла, что это не совсем так, но приятная иллюзия продолжалажить в ее сознании. И никогда прежде она еще не облекала эту удивительную мысльв слова. Она сидела не шевелясь, с раскрытым гроссбухом на коленях, слегкаприоткрыв от удивления рот, и думала о том, что ведь все эти скудные месяцы вТаре она работала как мужчина — и работала хорошо. Она была воспитана вуверенности, что женщина одна ничего не в состоянии достичь, а вот управляласьже она с плантацией без помощи мужчины, пока не явился Уилл. «Еи-же-еи, —разматывались в ее голове мысли, — да женщины, по-моему, могут все насвете, и никакой мужчина им не нужен, разве только чтоб делать детей. А уж чтодо этого, то, право же, ни одна женщина, если она в своем уме, не станет подоброй воле заводить ребенка».

Вместе с мыслью о том, что она может справляться с делами нехуже мужчины, пришла и гордость, и наивное желание доказать это, самойзарабатывать деньги, как делают мужчины. Чтобы деньги были ее собственные,чтобы ни у кого не приходилось больше просить, ни перед кем не отчитываться.

— Были бы у меня деньги, я б сама купилалесопилку, — вслух произнесла она и вздохнула. — Уж она бы у менязаработала. Я бы щепки не дала в кредит.