Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Ей даже в голову не пришло задаться вопросом, стоит ли Таратого, чтобы выходить замуж за Фрэнка. Она знала, что стоит, и не задумываласьнад этим.

И вот она потягивала настойку и улыбалась ему, зная, чторумянец, играет у нее на щеках ярче, чем у любой из танцующих. Она подобралаюбки, усадила Фрэнка рядом и принялась небрежно обмахиваться платочком, чтобылегкий запах одеколона долетал до него.

Она гордилась тем, что от нее пахнет одеколоном, ибо ни однадругая женщина в зале не была надушена, и Франк это заметил. Внезапно осмелев,он шепнул ей, что она такая румяная, такая душистая — ну прямо роза.

Вот если бы только он не был таким застенчивым! Он напоминалей робкого старого бурого зайца. Вот если бы он был так же галантен и пылок,как Тарлтоны, или даже так грубовато-напорист, как Ретт Батлер! Но обладай онэтими качествами, у него, наверное, хватило бы смекалки учуять отчаяние,притаившееся за ее трепещущими ресницами.

Он же слишком мало знал женщин и потому даже заподозрить немог, что она замышляет. Тут ей повезло, но уважения в ее глазах это ему неприбавило.

Она вышла замуж за Фрэнка Кеннеди через две недели, послеголовокружительно быстрого ухаживания: он так пылок, сказала она ему, краснея,что у нее просто не хватает духу противиться долее.

Он, конечно, не знал, как эти две недели она шагала по ночамиз угла в угол, скрипя зубами от досады на его нерешительность — а ведь она ипоощряла его, и намекала — и молясь, чтобы какое-нибудь несвоевременное письмоот Сьюлин не разрушило ее планов. Но, слава богу, сестра ее не из тех, ктоспособен поддерживать переписку: она обожает получать письма и терпеть не можетписать сама. Однако все возможно — все, думала Скарлетт, шагая в долгие ночныечасы взад и вперед по холодному полу своей спальни и кутаясь в накинутую поверхночной рубашки выцветшую шаль Эллин. Фрэнк не знал, что она получилакоротенькое письмо от Уилла, в котором тот сообщал, что Джонас Уилкерсон сноваприезжал в Тару и, узнав об ее отъезде в Атланту, так разбушевался, что Уилл сЭшли в самом буквальном смысле слова вышвырнули его вон. Письмо Уилла напомнилоСкарлетт о том, что она и так слишком хорошо знала: время, оставшееся до уплатыдополнительного налога, истекло. И по мере того как шли дни, Скарлетт всеглубже погружалась в отчаяние — ей хотелось схватить стеклянную колбу часов изадержать пересыпающийся в ней песок.

Но она так хорошо скрывала свои чувства, так хорошо играласвою роль, что Фрэнк ничего не заподозрил, ничего не увидел, кроме того, чтолежало на поверхности, а видел он лишь прелестную беспомощную молодую вдовуЧарльза Гамильтона, которая каждый вечер встречала его в гостиной мисс Питтипэти восторженно, затаив дыхание, внимала ему, когда он рассказывал о своих планахпереоборудования лавки, о том, сколько денег рассчитывает заработать, купивлесопилку. Ее нежное сочувствие, ее горящие глаза, ее интерес к каждому егослову были бальзамом, врачевавшим рану, которую нанесла ему предполагаемаяизмена Сьюлин. А у него так болело сердце, поступок Сьюлин так глубоко потрясего, так больно задел его самолюбие — самолюбие застенчивого, легкоранимого,немолодого уже холостяка, знающего, что он не пользуется успехом у женщин.Написать Сьюлин и отчитать ее за неверность он не мог: ему претила даже самамысль об этом. Зато он мог облегчить душу, разговаривая о случившемся соСкарлетт. Она же, слова худого не говоря о Сьюлин, вместе с тем выказывалаполное понимание: да, сестра очень плохо обошлась с ним, а ведь он заслуживаетсовсем другого отношения, и, конечно же, найдется женщина, котораяпо-настоящему оценит его.

Эта крошка, миссис Гамильтон, была так хороша со своимирумяными щечками; она то грустно вздыхала, думая о своей печальной участи, то,слушая шуточки, которые он отпускал, чтобы приободрить ее, так весело и милосмеялась, словно переливчато звенели крошечные серебряные колокольчики. Зеленоеплатье, теперь уже отчищенное Мамушкой, выгодно обрисовывало ее стройнуюфигурку с осиной талией, а каким колдовским был этот нежный запах, неизменноисходивший от ее платочка и волос! Чтоб такая славная женщина жила одна, совсембеззащитная в этом мире, всей жестокости которого она даже не Понимает, —позор, да и только! Ведь у нее нет ни мужа, ни брата, а теперь даже и отца,который мог бы защитить ее. Франк считал, что мир слишком безжалостен кодиноким женщинам; Скарлетт помалкивала, от души желая, чтобы он пребывал вэтом убеждении.

Он стал заходить каждый вечер, ибо атмосфера в доме Питтипэтбыла приятная и успокаивающая. Мамушка открывала ему парадную дверь с улыбкой,предназначенной для людей достойных, Питти подавала ему кофе, сдобренныйконьяком, и окружала вниманием, а Скарлетт ловила каждое его слово. Иногдаднем, отправляясь по делам, он приглашал Скарлетт прокатиться с ним вкабриолете. Ему было весело с ней, ибо она задавала уйму глупых вопросов — «какистинная женщина», без всякого осуждения говорил он себе. Он, само собою,смеялся над ее неосведомленностью в делах, и она тоже смеялась и говорила:

— Ну, не можете же вы рассчитывать, чтобы такая глупаяженщина, как я, что-то понимала в мужских занятиях.

Впервые за всю свою жизнь закоренелого холостяка онблагодаря Скарлетт чувствовал себя сильным мужчиной, созданным господом богомпо более благородному образцу, чем многие другие, — созданным, чтобызащищать глупеньких беспомощных женщин.

И когда они наконец уже стояли вместе перед алтарем и еемаленькая ручка доверчиво покоилась в его руке, а опущенные ресницы отбрасывалигустой полукруг тони на розовые щеки, он едва ли мог бы сказать, как этопроизошло. Он сознавал лишь, что впервые в жизни совершил романтический идерзкий поступок. Он, Фрэнк Кеннеди, так вскружил голову этой прелестнойженщине, что она, забыв обо всем на свете, упала в его сильные объятия.Сознание одержанной победы пьянило его.

На венчании не было ни друзей, ни родных. Свидетелями онипригласит и людей посторонних, с улицы. Скарлетт настояла на этом, и Фрэнкуступил, хотя и без особой охоты, ибо ему доставило бы удовольствие видетьрядом свою сестру и зятя из Джонсборо. И чтобы потом был прием в гостиной миссПитти, среди веселых друзей, которые пили бы да здоровье невесты. Но Скарлеттне желала слушать о том, чтобы на венчании присутствовала даже мисс Питти.

— Только мы, Фрэнк, вы и я, — взмолилась она,сжимая ему локоть. — Как будто мы с вами сбежали. Я всегда мечтала о том,чтобы бежать с любимым и обвенчаться тайно! Ну, прошу вас, радость моя, радименя!

Это ласковое слово, столь непривычное для его уха, и двеслезинки, ярко сверкнувшие в уголках ее светло-зеленых глаз, когда она умоляющепосмотрела на него, — решили дело. В конце концов, мужчина должен уступатьневесте, особенно в день свадьбы. Ведь для женщины все эти сантименты имеюттакое значение.

И не успел он опомниться, как оказался женатым.

Фрэнк, несколько удивленный ласковой настойчивостью жены,дал ей все же триста долларов, хотя сначала и не хотел давать, потому что этоопрокидывало его надежды тотчас купить лесопилку. Но не мог же он допустить,чтобы семью Скарлетт выселили с насиженного места, да к тому же его огорчениедовольно быстро начало таять — такая Скарлетт стала с ним нежная, так«одаривала» за его щедрость. Ни одна женщина ни разу еще не «одаривала» Фрэнка,и он начал думать, что в конце концов не зря дал ей денег. А Скарлетт тотчасотправила Мамушку в Тару с тройным наказом: вручить Уиллу деньги, объявить о еезамужестве и привезти Уэйда в Атланту. Через два дня она получила от Уиллакоротенькую записку, которую всюду носила с собой и читала и перечитывала со,всевозрастающей радостью. Уилл писал, что налог они уплатили и ДжонасУилкерсон, узнав об этом, «вел себя не наилучшим образом», но грозить перестал.Под конец Уилл весьма лаконично и официально, без каких-либо эмоций желалСкарлетт счастья. Уилл, конечно, понимал, какой поступок она совершила ипочему, и не осуждал ее за это, но и не хвалил. «А что, должно быть, думаетЭшли? — в лихорадочном волнении спрашивала себя Скарлетт. — Что он,должно быть, думает обо мне — ведь прошло так мало времени после нашегообъяснения во фруктовом саду в Таре!» Получила она письмо и от Сьюлин, письмо сорфографическими ошибками, оскорбительное, залитое слезами и полное такого ядаи столь точных заключений о характере сестры, что всю жизнь Скарлетт потом немогла ни забыть его, ни Простить. И тем не менее радость, что Тара спасена, покрайней мере на ближайшее время, осталась: ничто не способно было ее омрачить.