Чернильная смерть - Корнелия Функе

Добыча знатных охотников была, разумеется, богатой: куропатки болтались на длинных шестах, как яблони на ветках, полдюжины ланей, придуманных Фенолио специально для этого мира, — их рыжеватая шкура до старости оставалась пятнистой, как у оленят (но эти, окровавленные, перекинутые через седло, не дожили до старости!), — зайцы, олени, кабаны…

Женщины Омбры молча смотрели на убитую дичь. Некоторые невольно проводили рукой по пустому животу или взглядывали на своих вечно голодных детей, дожидавшихся поодаль.

И тут — мимо понесли единорога!

Проклятая Сырная Голова!

В мире Фенолио единорогов не было, но Орфей сочинил одного только затем, чтобы Зяблик мог убить его на охоте. Фенолио прикрыл Деспине глаза рукой чтобы она не видела этот снежно-белый мех, запятнанный кровью. Розенкварц рассказывал ему на прошлой неделе об этом заказе Зяблика. Орфей получил немалую сумму, и вся Омбра гадала, из каких далеких стран Четвероглазый раздобыл это сказочное существо.

Единорог! Какие чудесные истории о нем можно рассказать! Но за истории Зяблик не платит. Да Орфей и не был на это способен. "Он создал его из моих слов! — думал Фенолио. — Из моих слов! — Ярость давила ему на желудок, словно тяжелый камень. — Ах, были б у меня деньги, я бы нанял воров и выкрал у мерзавца книгу, где он черпает слова! Мою же книгу! Ну почему я не сочинил для себя несколько кладов?" Да разве он думал о таких вещах — он, гордый Фенолио, придворный поэт Козимо Прекрасного, творец когда-то чудесного мира! От жалости к себе у старика выступили слезы. Чтобы утешиться, он вообразил убитого Орфея, залитого кровью, как этот единорог…

— Зачем вы переписываете наших детей? Оставьте их в покое! — Голос Минервы вывел Фенолио из забытья.

Увидев мать, шагнувшую наперерез лошадям, Деспина так крепко сжала тонкими ручонками шею Фенолио, что ему стало трудно дышать. Минерва что, с ума сошла? Хочет, чтобы ее дети остались круглыми сиротами?

Женщина, ехавшая на коне рядом с Зябликом, указала рукой в перчатке на босоногую, бедно одетую нахалку. Охрана направила на Минерву копья.

Минерва, да что же это! Сердце билось у Фенолио в горле. Деспина расплакалась, но не ее всхлипывания заставили Минерву отступить назад в толпу. На стене над воротами неожиданно показался Свистун.

— Зачем мы переписываем ваших детей? — крикнул он собравшимся внизу женщинам.

Разумеется, он был великолепно одет. Зяблик казался его конюхом. Нарядный, как павлин, Свистун встал между зубцами стены в сопровождении четырех арбалетчиков. Возможно, он давно уже стоял там, наверху, выжидая, что предпримет хозяйский шурин, когда увидит собравшихся женщин. Хриплый голос Среброносого далеко разносился в мертвой тишине, внезапно повисшей над Омброй.

— Мы переписываем наше имущество! — крикнул он. — Овец, коров, кур, женщин, детей, мужчин, хотя мужчин у вас теперь немного. Поля, овины, хлевы, дома, каждое дерево в каждой роще. Змееглав хочет точно знать, чем располагает.

Его серебряный нос по-прежнему торчал, словно клюв. Ходили слухи, будто Змееглав вдобавок велел выковать своему герольду серебряное сердце, но Фенолио был убежден, что сердце у Свистуна человеческое. Самые жестокие сердца — живые, из плоти и крови, они знают по опыту, что причиняет наихудшую боль.

— Значит, это не для рудников? — Женщина, сказавшая это, не выступила вперед, как Минерва, а, наоборот, спряталась за спинами товарок.

Свистун ответил не сразу. Несколько секунд он рассматривал свои ногти. Он очень гордился своим маникюром. Ногти были ухоженные, как у женщины, — в соответствии с тем, что написал в свое время Фенолио. Ах, это все же восхитительное чувство — наблюдать, как они ведут себя точно так, как он придумал.

"Вечерами ты держишь пальцы в розовой воде, подонок! — думал Фенолио. Деспина у него на руках смотрела на Свистуна, как птичка на кота, который собирается ее съесть. — И носишь длинные ногти, как женщины, что пируют по ночам с Зябликом".

— Для рудников? Прекрасная мысль!

Было так тихо, что Среброносому не нужно бы даже повышать голос. Заходящее солнце бросало на женщин длинные черные тени. "Очень эффектно, — подумал Фенолио. — А Зяблик-то как глупо выглядит. Свистун заставляет наместника Омбры дожидаться перед воротами его же замка, словно прислугу. Какая сцена… Но придумал ее не я!"

— Я понимаю! Вы решили, что Змееглав прислал меня сюда за этим! — Свистун оперся руками о стену и посмотрел вниз, словно хищная птица, выбирающая, какая добыча вкуснее — Зяблик или женщины. — Это заблуждение! Я приехал поймать птичку, и вы все знаете, какого цвета у нее перышки. Хотя, говорят, недавно ее видели черной, как ворона. Как только мы эту птицу поймаем, я уеду от вас за Непроходимую Чащу. Так ведь, наместник?

Зяблик посмотрел снизу на возвышающегося на стене Свистуна и поправил окровавленный меч.

— Как вам будет угодно… — произнес он с натужной вежливостью и посмотрел на женщин у ворот с таким раздражением, как будто никогда ничего подобного не видывал.

— Да, мне угодно именно так… — Свистун с высоты покровительственно улыбнулся Зяблику. — Но если… — он снова перевел взгляд на собравшихся женщин и сделал паузу, казавшуюся бесконечной, — но если мы эту птичку не поймаем… — он снова выдержал паузу, такую длинную, словно хотел запомнить в лицо каждую из стоявших под стеной, — если кто-нибудь из присутствующих здесь предоставит ему убежище и кров, предупредит его о рейдах наших отрядов или станет распевать песни о том, как он водит нас за нос… — Свистун глубоко вздохнул, — что ж, тогда мне придется вместо него прихватить с собой ваших детей. Ведь не могу же я вернуться во Дворец Ночи с пустыми руками!

Ах ты проклятый среброносый ублюдок!

Ну почему ты сделал его таким умным, Фенолио? "Потому что ничего нет скучнее глупых злодеев", — ответил он сам себе и тут же устыдился этого ответа, увидев несчастные лица женщин.

— Вы видите, все в ваших руках! — В его хриплом голосе сохранилось что-то от приторной сладости, полюбившейся когда-то Каприкорну. — Помогите мне поймать птичку, чьи песенки Змееглав желает послушать во Дворце Ночи, — и ваши дети останутся при вас. В противном случае, — он небрежным жестом подал знак страже, и Зяблик с застывшим от бессильной ярости лицом въехал наконец в отворившиеся перед ним ворота, — в противном случае мне, к сожалению, действительно придется вспомнить о том, что в наших серебряных рудниках постоянно нужны маленькие руки.

Женщины смотрели вверх с такими пустыми лицами, как будто отчаяние на них уже не помещалось.

— Что, так и будете здесь стоять? — крикнул Свистун, пока слуги заносили в ворота добычу Зяблика. — Пошли прочь! Не то я велю облить вас кипятком. Неплохая мысль, кстати, потому что баня ни одной из вас бы не помешала.

Женщины как завороженные отступили на несколько шагов, неотрывно глядя на крепостные зубцы, как будто там уже кипятились котлы с водой.

Такое сердцебиение Фенолио в последний раз испытал в мастерской Бальбулуса, когда солдаты уводили Мортимера. Он смотрел на лица женщин, на попрошаек, пристроившихся возле позорного столба, на перепуганных детей — и ему делалось все страшнее и страшнее. До сих пор награды, предлагавшиеся за голову Мортимера, не достигали цели — в Омбре не нашлось желающих выдать Перепела Серебряному Князю. Но что будет теперь? Какая мать не предаст Перепела ради своего ребенка?