Я хотел убить небо - Жиль Пари

– Это уж точно, он бы и меня пришиб. Он только в одном был хорош! Взять хотя бы твою мать – видала, что он с ней сделал? А ты уже сейчас на неё похожа. Тоже станешь гулящей, это у тебя на лбу написано.

– А гулящие – они какие? Такие, как ты, тётя?

– Вот чему тебя тут учат! Но долго это продолжаться не будет, уж можешь мне поверить.

– К тебе я никогда не вернусь, а если ты захочешь отдать меня куда-нибудь ещё, я скажу об этом полицейскому.

– Твой полицейский ничего мне не сделает, закон на моей стороне.

– А если бы кто-нибудь услышал, как ты со мной тут разговариваешь, тогда на чьей стороне был бы закон, а, тётя?

– Это что, по-твоему, кино? Думаешь, тут повсюду видеокамеры и дети-пройдохи стоят под дверью и подслушивают? Никто тебе не поверит, твоё слово против моего мало чего стоит. Я уже предупредила вашу директрису, что у тебя патологическая склонность к мифотворчеству. Бедняжка, враньё из тебя так и лезет – ну, немудрено с такой мамашей.

– Что значит мифотворчество?

– Это значит, что ты врёшь как дышишь и выдумываешь разные вещи, которых на самом деле нет!

– Но это ведь ты такая, а не я!

– Мир жесток, дорогуша. Как ты думаешь, кому они больше поверят – сиротке с патологической склонностью к мифотворчеству или порядочной взрослой женщине?

– Никакая ты не порядочная!

– Кроме нас двоих, этого никто не знает, чучело!

Мне так хотелось стать маленькой мышкой, и не только мне одному, когда мадам Пампино, Рози и мадам Колетт слушали магнитофон Бориса. Мы видели, как судья вышел из кабинета и сказал очень грозно:

– Ну, я этого так не оставлю!

Камилла всё нам рассказала, и я позвонил Реймону, и он сразу же приехал в «Фонтаны», чтобы поговорить с мадам Пампино.

– Надо с ней поосторожнее, – сказал он. – Судья предупредил инспектора социальной службы, и, думаю, ведьме предстоят не самые приятные минуты общения с ним. Я его знаю, добряком его назвать нельзя, особенно когда он слышит, что кто-то плохо обращается с детьми.

А потом, как будто нам было мало всех этих переживаний, в «Фонтаны» вдруг заявилась мама Беатрисы – приехала её навестить.

Беатриса без конца повторяла, что солнце теперь прямо у неё в сердце, и нам было радостно видеть её весёлой, хохочущей и с улыбкой во весь белозубый рот. С тех пор как Беатриса узнала, что мама действительно наконец-то к ней едет, она стала пользоваться вилкой и даже начала с аппетитом есть, и Рози страшно гордилась этой переменой.

Вот только мама Беатрисы приехала не одна. Она привезла с собой в сумочке револьвер.

Потому что решила, что Рози заняла её место в сердце малышки.

И никакого солнца в сердце у Беатрисы больше не было, когда она выбежала из кабинета и крикнула Рози:

– Прячься, мама хочет тебя убить!

В приюте стояла мёртвая тишина, потому что дети вместе с питателями уехали в парк «Астерикс». Даже мадам Пампино взяла два выходных, чтобы съездить к подруге в деревню, а тех детей, у кого есть родители, увезли на выходные домой или на прогулку за город.

Мы с Камиллой были у Реймона.

В «Фонтанах» остался только Симон, потому что не сделал вовремя уроки. Он услышал крик Беатрисы и вышел из комнаты.

Ведь это, как ни крути, куда интереснее, чем спрягать глаголы в будущем времени.

Он забежал в кабинет секретаря и спрятался там. Иногда он высовывал наружу голову, но никто его так и не заметил.

Ну вот в этом весь Симон.

Рози строго посмотрела на огромную чернокожую женщину, которая выхватила из сумки револьвер и страшно вращала глазами.

Она кричала:

– Мама Беатрисы – это я, и другой мамы у неё нет и не будет!

А Рози на это:

– Конечно, мадам, это всем прекрасно известно, – таким спокойным голосом, как будто никто вовсе не целился в неё из револьвера.

– Ты решила её у меня украсть, да? – кричала женщина, и каждое слово отзывалось эхом, как будто бы отскакивало от стены, падало на пол и там ещё несколько раз подпрыгивало.

– Нет, ничего такого у меня и в мыслях нет. Я всего лишь хочу, чтобы бедные дети были счастливы. Будьте благоразумны, мадам, отдайте мне оружие.

– Где моя малышка? Я приехала ради неё!

– Она спряталась в безопасном месте, револьвер её напугал.

– Я не хочу её пугать, я хочу только сказать, что я по ней скучаю.

Рози сделала два шага вперёд:

– Сказать с револьвером в руках?

– Не приближайся, а то пристрелю.

– Вам ничего не стоит меня пристрелить, мадам, но подумайте хорошенько, прежде чем это сделать. Подумайте о Беатрисе, которую вы после этого рискуете потерять навсегда. Если вы меня убьёте, никто не проявит к вам жалости.

– Я просто хочу увидеть мою девочку.

– Ну так давайте сюда револьвер, и я вас отведу к ней.

– Я не виновата в том, что не могу приезжать чаще. У меня нет денег, а её отец не хочет, чтобы я уезжала из дома.

– Понимаю, мадам.

– Нет, ничего вы не понимаете! Вы можете сколько угодно называть меня «мадам», но её мать – это я, только я!

– Никто с вами не спорит.

– Я так устала. – Большая женщина опустила руку, и из глаз её покатились крупные слёзы.

– Я сейчас подойду к вам, – сказала Рози.

Женщина не ответила.

Рози медленно двинулась к ней, очень осторожно вынула у неё из руки револьвер и положила его на пол. Затем она ногой оттолкнула оружие подальше по полу, оно проскользило в направлении Симона, и тот его немедленно подобрал.

– Вот и всё, – сказала Рози и взяла маму Беатрисы за руку. – Я никому ничего не скажу, обещаю.

– Можно мне с ней повидаться? – всхлипнув, спросила женщина.

– Да, пойдёмте со мной.

Женщины отправились на поиски Беатрисы, и Симон двинулся за ними с револьвером, спрятанным в задний карман.

– На всякий пожарный, – объяснил он мне позже.

К счастью, никакого «всякого пожарного» не было. Беатриса просто испугалась и не хотела оставаться наедине с мамой. Поэтому Рози посидела с ними и постаралась быть совсем маленькой и незаметной, чтобы любовь настоящей мамы казалась больше, чем она есть на самом деле.

– Тебе повезло, что тебя не заметили, – сказал я. – Ты правда так и ищешь неприятности на свою голову. Когда-нибудь ты всё-таки попадёшься, если будешь и дальше так внаглую заходить в кабинет к мадам Пампино.

– Я испугался за Беатрису и Рози. Но если что, я бы просто выстрелил в воздух, понимаешь?