Ожерелье из золотых пчел - Наталья Барабаш

Зеро с любопытством огляделся. Он будто попал в другую страну: кругом ковры с затейливыми узорами, на полках – статуэтки странных богов с клювами птиц и головами львов. Маленький сфинкс лежал на подставке, вытянув когтистые лапы. А на столе стояла фигурка человека-шакала с черной мордой и длинными острыми ушами – столкнувшись с его презрительным взглядом, Зеро вздрогнул.

– Это Анубис. Египетский бог царства мертвых и знаток целебных трав, – пояснила целительница. Она вернулась с какой-то склянкой с желтым порошком и подошла к Зеро близко. Слишком близко. Так что он услышал, как бьется ее сердце.

Улыбнулась насмешливо:

– Тебе повезло. Есть у меня то, что нужно. Все сделаю.

Неожиданно травница ласково провела рукой по его шраму на лице. Заглянула в самую глубину глаз. И сказала:

– Не торопись. Я попробую снять твою боль без яда.

Что произошло дальше, он не помнил. Правду говорят, что египтянки – колдуньи. Очнулся в ее кровати на цветных покрывалах.

Она лежала рядом, посмеиваясь. Смуглое тело будто светилось изнутри оливковым светом. На одну секунду Зеро показалось, что у египтянки голова кошки…

Он схватил одежду, выбежал вон.

Через три дня, как договаривались, пришел за заказом к старичку.

Старичок лежал на лавке с желтой пеной на губах. И с улыбкой. Он умер рано утром.

Заплаканный ученик передал Зеро маленькую зеленую бутылочку с золотой пробкой.

– Мастер сказал – там именно то, что вам нужно. Он проверил.

И кивнул на крохотное тельце, похожее на мумию: на лице мумии застыло блаженство.

Травница не подвела. Хорошее получилось зелье, без обмана.

Зеро крепко сжал бутылочку в руке.

* * *

…Климена выскочила из своих покоев вприпрыжку. Ее ждали друзья. Пиры. И новый возлюбленный.

Неделю назад они с Зеро объяснились.

– Мне тебя жаль. Боги поступили с тобой жестоко. Ты их кары ничем не заслужил. Но что я могу поделать? Твое увечье не имеет никакого значения. Я тебя очень люблю, но как брата. Мы все детство вместе! Я не могу спать с родственником! Могу только дружить!

И она тихонько, ласково засмеялась. Этим смехом она его утешала, когда кто-то из взрослых поступал с ним несправедливо.

– Кто он? – спросил тогда Зеро.

Чутьем влюбленного он знал: дело не в детстве, не в иллюзии родства, а в бурлящей огненной силе, которую зажег кто-то другой.

Климена просияла:

– Один очень талантливый юноша. Он прославит наше царство, вот увидишь!

И Зеро подумал, что в этом вся Климена. Такие, как она, любят только победителей. Их золотой ореол слепит им глаза. Хотя сами они уверены, что любят человека, а не его славу.

Климена никогда не выбирала вторых. Только первых.

Он потому еще и хотел стать в царстве самым первым, чтобы его накрыл золотой свет, который так ее манит.

А вышло по-другому. Неужели этот туповатый капитан Радамант лучше его?

Почему-то ему было важно умереть у нее на глазах. С улыбкой. Пусть всю жизнь мучается.

Но то ли потому, что они выросли вместе и хорошо чувствовали друг друга. То ли потому, что у нее есть удивительный дар предвидения, Климена вдруг пригасила свое сияние. Серьезно уставилась ему в глаза. И сказала мягким бархатным голосом:

– Ты же этого не сделаешь?

Потом протянула руку и приказала:

– Дай сюда!

Была у нее с детства одна особенность: в критические минуты подчинять себе людей. Даже Зеро, который сам был лидером и заводилой, в такие моменты не мог устоять перед девчонкой. Ее льющаяся потоком сила лишала его всякой воли.

Зеро сам не заметил, как положил ей в ладонь склянку. И только потом затряс головой и опомнился. Что это было? Наверное, за такой талант и выбрали ее потом Верховной жрицей.

– Яд? – насмешливо спросила Климена. – Я думала, там клинок.

– Я же теперь не воин, – горько усмехнулся Зеро. – Могу себе позволить мгновенную безболезненную смерть. Кстати, яд отличный, помираешь с улыбкой. Немного желтая пена портит вид, а так… Хочешь попробовать?

– Может быть, позже. Когда стану некрасивой и никому не нужной.

И осеклась. Поняла, что сказала бестактность.

Зеро посмотрел на нее с ненавистью.

Она отняла у него все. Любовь. Радость жизни. А теперь еще и радость смерти. Второй раз устраивать такое представление – смешно. Да и не за чем.

Он вдруг почувствовал, что не хочет умирать. Это глупо, ведь рано или поздно все забудется. Нет, он отомстит девчонке по-другому. Каждую минуту своей жизни она будет о нем помнить. Бояться. И ненавидеть.

Ненависть – тоже сильное чувство. Ничуть не слабее любви.

…Зеро отодвинул папирус с запиской командующего флотом из Тиры. Там и правда было не за что убивать. Радамант писал Климене, что ситуация сложная и нужно обсудить ее лично.

«Интересно, – подумал Зеро. – Значит, Климена до сих пор не выбросила скляночку. Оставила на черный день. Что ж, этот черный день у нее скоро настанет».

Мы сидели за яхтенным столиком, на котором в пластиковых тарелках валялись остатки вчерашнего ужина. Рассказ Оксаны о муже-массажисте настроение никому не поднял. У каждой хранился свой мужской скелет в шкафу. А у Машки их была целая гардеробная комната.

– Все! Надоело! – вдруг заявила моя подруга. – Хватит справлять поминки по безвременно пропавшему кольцу. И по мужикам с их налевосторонним движением. Лично я приехала сюда отдыхать. И хочу перед сном прогуляться по набережной. Страшно сказать – выпить чашку кофе. Это не карается смертной казнью? – обратилась она к Рае.

– Нет, но умрете раньше. Кофе вреден!

– Жить вообще вредно, – изрекла Машка и обратилась к капитану, только что вышедшему на палубу: – Мы можем пришвартоваться у берега? Или так и будем торчать посреди вселенной на буйке?

– Да, Маша, сегодня вечером можем. У причала освободилось место. – Димитрос оглядел нашу команду. – Что, меняем швартовку?

…Через пятнадцать минут, в течение которых дамы не без удовольствия наблюдали, как Димитрос с обезьяньей ловкостью снует по палубе и со снайперской точностью вписывает яхту в узкую лазейку между судами, мы оказались рядом с земной твердью.

– Свобода! – заорала Машка.

Пассажирки бросились в каюты принаряжаться. Все же это первый вечерний выход в критский свет. Восемь часов вечера – самое начало жизни на островах.

– Стефадо, клефтико, узо, рицина! – сыпал взрывающимися на кончике языка словами зазывала у первого же ресторанчика.