Опасные советские вещи - Анна Кирзюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя радио толком ничего не объясняет, но город весь взволнован китайскими событиями. Мне рассказали, что на нашу китайскую границу китайцы двинули сто тысяч солдат. Они нарвались на электрозаграждения и были сожжены. Якобы в Китае вопят о мести, а Мао собирается быть в Москве[220].
Советские люди боялись не только открытого вторжения, но и внутренних диверсий, тем более что маоистские настроения (как и сталинистские) существовали и в самом СССР. Органы госбезопасности стали сообщать о случаях задержания людей, разбрасывающих маоистские листовки. Так, 13 февраля 1967 года, как раз после описанных событий, в Комсомольске-на-Амуре были задержаны два комсомольца и один член партии, которые написали и разбросали маоистские листовки, где глава китайской компартии именовался «красным солнышком в наших сердцах» и содержались призывы к «пролетарским коммунистам»: «Боритесь с шайкой современных ревизионистов, продолжателей Хрущева, антикоммунистов!»[221]
Ситуация накалилась осенью 1967 года, в преддверие празднования 50-летия Октябрьской революции. В сентябре 1967-го историк Натан Эйдельман запишет в своем дневнике: «Перед праздником 50-летия. Нарастание истерических страхов, боязнь выйти на улицу, слухи о „китайских листовках“»[222].
Слух о «китайских листовках», который упоминает Эйдельман, скорее всего, рассказывал о том, что китайцы не просто собираются напасть на СССР, но обещают сделать это именно накануне большого праздника. Сотрудники КГБ едва успевали фиксировать панические слухи о том, что 7 ноября, в «красный день календаря», на СССР одновременно нападут и Китай, и Румыния[223]. 4 сентября 1967 года школьницы 7-го класса, сильно впечатленные этими слухами, разбросали на территории завода в Донецкой области листовки, подписанные именем Алексея Косыгина, который тогда был председателем Совета министров СССР. Листовки предупреждали о том, что война уже началась: «Товарищи! Война! Запасайтесь пищей и водой»[224].
Об этой опасности советские жители активно расспрашивали инструкторов партии, лекторов-пропагандистов и любых представителей власти, о чем те писали в своих отчетах: «Дадут ли китайцы праздновать 50-летие Октября?» или «Правильно ли, что Китай готовится сорвать праздник 50-летия Советской власти путем военного вмешательства?»[225]. Циркулирование слухов и городских легенд о готовящейся диверсии в ситуации такой политической напряженности становилось все значимее, потому что советские жители не находили интересующей их информации в газетах и радиопередачах. Партийных инструкторов завалили вопросами: «Почему в наших газетах открыто не пишут обо всех подробностях китайских событий?», «Будут ли помещаться в печати материалы о разногласиях с Китаем?», «Каковы сейчас взаимоотношения с Китаем? Почему этот вопрос освещается мало в газетах?»[226].
Напряженное ожидание военного вторжения или диверсий держалось весь конец 1960‐х годов и все 1970‐е годы. Слух о том, что китайцы готовят страшную диверсию под праздник, продолжал функционировать и спустя одиннадцать лет после паники 1967 года. 18 января 1978 года Николай Работнов запишет в своем дневнике: «В Калуге вражеские агенты накануне дня Победы распространили среди воспитанников детских садов (sic!) и учеников младших классов, что 10 мая начнется война с Китаем… представляете коварство»[227]. В это же время становится страшно популярен анекдот: «2000 год. На финско-китайской границе все спокойно»[228].
9 сентября 1976 года умирает Великий Кормчий Мао. Примерно в этот момент (или чуть позже) и возникают рассказы о желанном и опасном китайском ковре. Чтобы понять, как эти легенды возникают, мы должны вспомнить особенности советского потребления.
В то время советский человек получал множество ценных товаров, облегчающих ему жизнь, от восточного соседа: китайские спортивные костюмы, тапочки, термосы и, конечно, китайские полотенца. Многие бывшие граждане СССР вспомнят эти большие махровые, но при этом довольно тонкие, полотенца, размером с небольшой настенный ковер, с ярким рисунком (цветы, тигры, восходящее солнце). Такой необычный внешний вид полотенца расширял возможности его использования: его можно было также использовать в декоративных целях, для украшения квартиры. В частности, его вешали на стену как настенный ковер, что соответствовало советской моде.
Надо сказать, что настенные ковры, которые сейчас воспринимаются как неприятный и подлежащий ликвидации атрибут «бабушкиной» квартиры, в позднесоветское время обладал совсем другим статусом. Ковры были показателем достатка, модным элементом домашнего интерьера, они не только и не столько клались на пол, сколько вешались на стену. Таким образом они и украшали, и одновременно утепляли холодные стены панельных домов. Ковры были дефицитом, поэтому, появившись в продаже в том или ином населенном пункте, они довольно быстро исчезали. Так, одна наша собеседница в 1983 году, когда в нескольких магазинах ее родного города Свердловска (сейчас Екатеринбург) вдруг «выбросили» ковры, купила аж четыре штуки, потому что понимала, что долго они в магазинах не пролежат, а лишними никогда не будут и пригодятся если не себе, так родственникам[229]. В отсутствие ковров на стену могли вешать как раз те самые большие китайские полотенца.
В городской легенде ковер китайского производства (или, как мы понимаем, возможно большое китайское полотенце) оказывается чем-то иным. Советские жители рассказывали, что китайцы вышивают изображение Мао специальными «фосфорными нитками» или наносят его «фосфорными красками», для того чтобы ночью в красивом настенном ковре проступило изображение Великого Кормчего, лежащего в гробу. Но зачем китайцам потребовалось создавать такой скрытый знак? Существовало три варианта этой легенды, которые по-разному объясняли это действие.
Одна версия предполагала, что на китайском ковре или полотенце проступает портрет Мао, и таким образом, китайский товар является скрытой маоистской пропагандой, аналогом маоистских листовок, с которыми боролся КГБ: «Ну так все китайские ковры крашенные шелковые после культурной революции надо было сдать в КГБ — ибо там по ночам светился портрет Мао»[230]. К тому же в то время среди советских жителей ходит история о «полотенечной диверсии». Кто-то с советской стороны закупает партию китайских полотенец (в другом варианте они навязываются в качестве подарка), а когда они прибывают, выясняется, что на каждом полотенце есть еще и портрет Мао. А это уже китайская пропаганда. Что делать? Советский чиновник говорит: «Отличные полотенца! Спасибо! Но вот проблема — вы же понимаете, что советские люди будут вытирать этими полотенцами самые разные части тела». Ну и все, полотенца с позором забрали обратно[231].