Перед закрытой дверью - Эльфрида Елинек

Ханс встает и уходит. По пути он как бы ненароком смахивает высоченную кипу газет и книжек с кухонного стола сознательной и образованной пролетарской семьи. Не удостоив взглядом весь этот мусор, он быстро выскакивает за дверь.

Хотя у Райнера нет еще водительских прав, отец иногда разрешает ему пользоваться своей машиной, которая, вообще-то, для них слишком дорогое удовольствие. У отца нет материальной основы, есть лишь основополагающие принципы, однажды он уже был осужден по причине злонамеренного банкротства. Ему трудно смириться со своим неудержимым падением, и любой пустяк вселяет надежду. Однако он вполне может смириться с тем, что его несовершеннолетний сын водит машину, не имея водительских прав. Главное дело — машина есть, в чем Райнер полностью с ним согласен. Однако разрешается ему садиться за руль только тогда, когда он везет отца, и лишь в самых исключительных случаях по своей надобности. Инвалид с трудом втискивается в легковое транспортное средство и снова выкарабкивается из него, занятие тяжелое, требующее больших усилий, так что потом едва дух переводишь. Сегодня выдался такой вот день, когда он неожиданно принимает решение ехать в городок Цветтль, что в Вальдфиртеле. Места там красивые. Едва решение принято, он тут же, прямо в супружеской спальне, где мужчина и женщина вступают, как правило, в интимные отношения, охаживает свою супругу Гретель нагайкой, одним из многочисленных сувениров, сохраняемых в память о прошедших временах. Среди сувениров есть и штык-нож. До слуха сына и дочери почти ничего не донеслось, кроме едва слышного «ой!», но и этого достаточно, чтобы понять, что мать опять бьют за супружеские прегрешения, выразившиеся в акте измены.

— Ах ты, шлюха, грязная шлюха, сразу с другим мужиком в постель норовишь, стоит мне за дверь выйти. И я знаю с кем, с тем самым лавочником снизу, уж я за вами наблюдаю, будь спокойна. Долго я на это дело смотреть просто так не буду, хватит.

— Да нет же, Отти, в постели я только с тобой бываю, и никого мне больше не надо.

— Не оправдывайся, ты только и ждешь, когда останешься наедине с этим импотентом!

— Нет, я не жду ничего подобного, я всю жизнь посвятила только детям и их образованию.

— Ага, сама созналась!

— В чем же я созналась, Отти?

— Как бы там ни было, я тебя все равно сейчас проучу, чтобы запомнила надолго и чтобы впредь неповадно было заниматься такими вещами, а если даже и не занималась, задам трепку, чтобы такое тебе и в голову не могло прийти.

— Но ведь я таким вообще никогда не занималась, пожалуйста, не бей, Отти, ой!

Это и было то самое «ой», которое донеслось до брата с сестрой из-за закрытой двери. Райнер говорит.

— Анни, опять этот старый хряк за свое, надо как-то вмешаться.

Анна отвечает:

— Что мы тут можем сделать? Плюнь на предков, нужно о самих себе позаботиться.

— Ведь он же ее укокошит.

— Ну и пусть, одним меньше станет, а второй тут же в тюрьму сядет, где наверняка сдохнет в одиночестве. Тогда бы мы наконец-то освободились.

— Да у него же там пистолет.

— Ну и что? Он ведь жуткий трус.

И мать, не получив от своих детей защиты, покрытая синяками и источенная червями, как всегда, торопится в кухню, чтобы приготовить завтрак посытнее, потому что воскресенье. Анни собирается сегодня подольше поупражняться на фортепиано, а потом пойти погулять с Хансом, а вот Райнеру предстоит везти отца в Цветтль, куда того вдруг потянуло, чтобы развеяться и успокоить нервы. Он предпримет попытку изменить своей жене, которая не увенчается успехом, однако в любом случае дело стоит того, чтобы надеть ради него свежую сорочку. Всегда он таким франтом разрядится, как на картинке, папа-то наш. Он найдет себе женщину помоложе, чем мама, которая намного моложе его; для этого он даже освоил элегантный и чистый немецкий выговор, что привлекает внимание и вызывает интерес.

— Давай поторапливайся, пошли живей, а то нынче вообще с места не сдвинемся, мне же ужасно не терпится попасть в Вальдфиртель. Ты машину поведешь, парень, ты ведь мой сын, а так ведь, кроме тебя, у меня всего-навсего дочка.

А еще папа разрешит вечерком поиграть с ним в шахматы, чего он Анне не разрешает ввиду отсутствия у нее логического мышления. Как жаль, что придется оставить на время философские книги Канта, Гегеля и Сартра: коли уж папочке приспичило ехать в Вальдфиртель, то это неизбежно.

— Если я вернусь и снова застану тебя в постели с тем самым лавочником, тебе конец. Сегодня я не кричу об этом во весь голос, как раньше, ибо ты, Гретель, уже неоднократно игнорировала мои предостережения, о нет, сегодня я объявляю это хладнокровно и с присущей мне решительной жесткостью, я убью тебя из моего «штейера» и буду абсолютно прав.

— Христос с тобой, Отти, нет же, нет, я ведь его и не знаю вовсе, он хороший семьянин, в лавку к нему захожу, только когда что-нибудь в дом купить нужно, да и тогда тороплюсь, слова лишнего с ним не скажу.

— Знаю я, как ты торопишься, — всегда чистые трусы надеваешь, перед тем как в лавку идти, вот тут-то я тебя и раскусил.

— Я для чистоты, чтобы не пахло, когда на люди выходишь, только и всего, Отти. У меня ведь, правда, никого другого нет, кроме тебя и детей, которым я хочу дать достойное гимназическое образование, потому что сама родом из уважаемой учительской семьи.

Анну трясет от отвращения, и она направляется к фортепьяно, чтобы найти забвение в царстве звуков, каковое она и находит, потому что, музицируя, необходимо полностью сосредоточиться на музыке. Отец ворчит: «Что за мерзкие звуки…» Анни — любимица матери, потому что тоже чувствует все по-женски, и та, проходя мимо, ласково похлопывает ее ладонью по спине, чем доводит дочь до белого каления.

Отец и сын, один скучая, другой натужась, усаживаются в легковой автомобиль, в котором всего четыре места (но сегодня заняты только два), и едут по северной магистрали, удаляясь от дома и приближаясь к живописной природе и к стоящему посреди ее великолепия загородному ресторану, где есть возможность познакомиться с дамами, которые располагаются там сперва в одиночестве, а потом частенько уходят из него в компании. По обеим сторонам шоссе высятся поросшие лесом пологие вершины и горные луга, вжимаются в низины искусственные водохранилища, что характерно для этой местности, чуть в отдалении граничащей с Чехословакией, здесь уже ощущается суровый ветер соседского коммунизма. Воздух становится холоднее, потому что к северу направляемся. В эти места весна еще не совсем добралась. Пахнет еловой хвоей, как от аэрозоля, который продают в магазине, домишки становятся скуднее, беднее, дворы в запустении, как и полагается для находящейся в бедственном положении области. Птицы предостерегающе кричат, нужно быть внимательным на дороге, чтобы не попасть в аварию, олени появляются на горизонте, но тут же с испугом и отвращением исчезают в исконной своей природе, потому что автомобили чадят выхлопными газами, и это не замедлит обернуться большой бедой, если они и дальше будут размножаться с такой скоростью. Пока еще автомобилем обзавелся далеко не каждый.