Большая книга ужасов-56. Глаз мертвеца. Кошмар в наследство. Повелитель кукол - Евгений Некрасов

– Пошли, – шепнул он и отвернулся, чтобы я не стеснялась одеваться.

Ага, Данила. Море обаяния и такта: «Доброе утро, Натали», «Не соблаговолите ли прогуляться или сначала кофе в постель?»

Ворча про себя, я ставила рекорд скоростного одевания. Лежа натянула джинсы до бедер, встала, вздернула, вжикнула «молнией» и, вминая босые ноги в кроссовки, молча тронула Пороховницына за рукав, мол, готова… Плевать, что на голове копна и футболка измялась в постели. Это красивым надо прихорашиваться. А я умная и вижу, что человек спешит.

Пороховницын одобрительно кивнул и молча выскользнул в коридор.

Мимо большой спальни, занятой вчера папой и Дрюней, он крался по стеночке, чуть не влезая на плинтус. Я сообразила, что у стены половицы не скрипят, и запорхала следом, как бабочка. Вышли на крыльцо, и тут я позволила себе раскрыть рот:

– Дрюньку боитесь?

– Разбудить боюсь, – уточнил Пороховницын. – Заниматься с ним нет времени, а так уйти – он обидится…

Дом стоял среди запущенного сада с кривыми яблонями, похожими на задранные кверху птичьи лапы. Вчера я ничего толком не рассмотрела в темноте, да и сейчас было некогда приглядываться. Лейтенант сошел с крыльца и сразу свернул с дорожки, обходя дом. А я что? Побежала за ним… Когда четырнадцатилетнюю девчонку с внешностью Хрюши зовет увеличенный Данила Козловский, Хрюша не рассуждает, а идет, и сердце у нее трепещет от неясных ожиданий.

Пороховницына, как назло, тянуло в самые заросли, где яблони переплелись кронами. Мы куда-то шли, отгибая тонкие ветки и наклоняясь под толстыми. Моя копна на голове украсилась обломанными сучками и листиками. Штук пять я вычесала пальцами, еще столько же запуталось так, что на ходу не избавишься, разве что драть с волосами. Лейтенант загадочно молчал, я терялась в догадках.

Сад закончился обрывом. Внизу, играя солнечными зайчиками, текла Волга. Широченная, в четыре Москвы-реки у Кремля. Лодка у дальнего берега выглядела чаинкой. Наверное, в ней сидел рыбак, но без бинокля было не видно.

Пороховницын остановился у серой от старости деревянной лестницы. На взгляд она казалась надежной – сооружение древнего зодчества без единого гвоздя, при царе Горохе по ней ходили, и я пройду. Но когда сто килограммов лейтенантины встали на верхнюю ступеньку, сооружение задышало, зашаталось и оглушительно заскрипело.

Я прикинула, сколько придется падать, если лестница сломается (этажа три), и распрощалась с купанием в речке. Мертвые не купаются, а я умру со страху еще на первых ступеньках. Боюсь высоты.

Самый кошмар открылся, когда я отважилась подойти ближе и, вцепившись в офицерский ремень Пороховницына, заглянула под обрыв. Лестница вела к причалу размером с письменный стол. У причала покачивалась на волне полуигрушечная яхточка.

– Швертбот. За лето научишься кататься, – проронил лейтенант и повернул обратно.

– Дрюня знает?! – охнула я.

– Сказали, – кивнул Пороховницын. – Он вчера в бане капризничал, к маме хотел…

– …И вы с папой наобещали ему и бот этот, и черта в ступе… На полигон хоть не обещали сводить?

– Нечего ему там делать. Александр Григорьевич, тот водил на полигон и твоего папу, и меня с пацанами соседскими. Хотел, чтоб мы стали офицерами. Но брал кого постарше, а главное, тогда и технику обкатывали, и стрельбы чуть не каждый день. Было на что посмотреть! А сейчас испытания не проводят. Осталось десятка два разбитых танков… В общем, я Андрюшке так и сказал: смотреть не на что, зона там запретная, и пусть он даже не ходит в ту сторону!

– И, конечно, показали, в какую сторону нельзя ходить…

– Показали, само собой… А в чем дело? – забеспокоился Пороховницын.

«В двух взрослых балбесах», – вертелось у меня на языке. Но ссориться не хотелось, и я сказала:

– Да нет, все как обычно. Вы только предупредите часовых, чтобы поглядывали.

– Их каждый день предупреждают на все случаи. Но я тебя понял, будем бдить, – пообещал лейтенант.

Не знаю, чего я ждала, когда он повел меня в сад, но сейчас чувствовала себя обманутой. Никакой тебе тайны! Пороховницын всего лишь показывал дяди-Сашино хозяйство.

– Вон детский домик. Александр Григорьевич его строил с твоим отцом, а после мы с пацанами играли… Баню ты вчера видела… Теплица. Пленку кто-то порвал еще при Александре Григорьевиче, я не стал восстанавливать… Гараж… Машину Александр Григорьевич продал – ему, понимаешь, денег на опыты не хватало. А инструменты остались хорошие, целая мастерская. Только я ключ не нашел…

Из всех инструментов я пользуюсь консервным ножом, и то если больше некому открыть банку. Но когда Пороховницын сказал, что не смог найти ключ от гаража, у меня аж под ложечкой засосало от любопытства. Как это могло получиться, что все ключи есть, а одного нет? Потерялся, когда дядя Саша погиб на полигоне? А зачем ему на полигоне ключ от гаража без машины? Нет, где-то в доме он спрятан, и это уже интересно.

В мансарде вон сушеная голова и алхимическая лаборатория; дядя Саша так ее оберегал, что навесил дверь от бронемашины. А ключ не спрятал (или спрятал так, что Пороховницын смог найти). Что же получается – тайны гаража еще тайнее? Это раз.

Какие тайны можно хранить в пустом гараже? Большие, конечно. Может, дядя Саша продал машину, чтобы место освободить!

Пороховницын говорил, что полковник собирал старинные колдовские книги, но я видела только одну, в мансарде, хотя обошла весь дом. Выходит, остальные книги дядя Саша или продал, или держал в гараже – он теплый. А еще там инструменты, целая мастерская. Можно что-нибудь смастерить. Глядя в колдовские книги… Это два и три.

Три причины найти ключик и заглянуть в гараж!

А загадки еще не кончились.

Я уже привыкла, что Пороховницын бодрым лосем несется впереди, заставляя меня бежать. (Ну, спешит человек.) И вдруг он притормозил, чуть развернулся, и я влетела ему под мышку.

– Огород я толком не сажал – так, лучок-укропчик, – как ни в чем не бывало сказал Пороховницын, фиксируя меня за плечо твердой ладонью.

И мы пошли в обнимку, как нубы из поварского колледжа. Вообще-то жалкое зрелище. Идешь из школы, а они навстречу, и у каждой поварихи на шее поваренок. Один коротышка, другой за шваброй может спрятаться – мальчишки же в шестнадцать лет еще растут, это девочки уже невестятся… Я бы со стыда умерла, если бы на мне повисло такое.

Но Увеличенный Данила, конечно, совсем другое дело. Влюбчивая Ворона внутри меня обмерла от счастья. А правильно воспитанная московская девочка прикинула, как половчее укусить маньяка за палец и куда удирать, пока тот не успел опомниться (в сад, конечно, в заросли – мне там легче протиснуться).

Пороховницын ровным голосом излагал огородные новости. Помимо лучка-укропчика, созрели латук-салат и редиска, а морковка еще мелкая. Для наглядности лейтенант выдернул из грядки бледную морковинку размером с зубочистку. И отпустил меня так же неожиданно, как раньше обнял.