Лунная девушка - Анна Овчинникова

— Откуда у тебя нож? — рявкнул Динк. Скрэк мгновенно обернулся к главарю арестантов, готовый пустить оружие в ход.

— Одолжил у знакомого стражника, — нагло ответил он.

— Ты украл оружие у охранника?! Безмозглый лаэтянин, из-за тебя нас всех отправят на рудники! Дай мне нож!

Динк протянул широкую лапу, но скин и не подумал выполнить приказание.

— Не подходи! — взвизгнул вор. — Искромсаю!..

Пятясь от надвигающегося убийцы, Скрэк совсем забыл про Ти-лаа, который не преминул воспользоваться такой забывчивостью: грабитель дернулся на веревке, намереваясь врезать ногами в тощую спину врага…

Но вдруг прут решетки, к которому была привязана веревка, вылетел из пазов, и Ти-лаа, Динк и Скрэк повалились на пол, образовав живописную кучу-малу.

Первым опомнился убийца: он перехватил руку Ти-лаа, вооруженную железным прутом, и оттолкнул грабителя от Скрэка.

— Тихо! — прошипел он. — Сейчас не время! Похоже, нам всем светит выбраться отсюда… Ти-лаа, после проломишь ему башку! Димо, Ла-гон, встаньте под окном, живо!

Два самых высоких и мощных унита мгновенно подставили Динку плечи, главарь арестантов дотянулся до окна и принялся дергать два оставшихся прута решетки.

Все затаив дыхание следили за ним, даже Скрэк и Ти-лаа забыли о своем раздоре.

Я тоже напряжение смотрел на усилия Динка и наконец хрипло попросил:

— Отвяжите меня! Я смогу выломать прутья!

В тот же миг убийца выдернул второй прут; все встретили это событие приглушенными радостными восклицаниями.

— Скрэк! — зашептал я. — У тебя есть нож… Разрежь этот проклятый ошейник!

— Заткнись, раб! — отозвался Скрэк, не сводя глаз с окна.

— Во имя Интара…

— У Интара и проси!

— Есть! — хрипло вскрикнул Динк.

Последний прут полетел на пол, громила тут же начал протискиваться в окно. Вскоре он исчез из виду, но почти сразу в отверстии показалось его борода, и Динк прошептал:

— Давайте сюда веревку!

Ему кинули веревку с привязанным к ней железным прутом положив прут на угол окна, унит сбросил канат в оконный проем.

Обитатели верхней угловой начали покидать камеру в таком молчаливом согласии, какого я никогда не наблюдал среди них во время кормежки. Только мой голос нарушал тишину: раз за разом я умолял разрезать ошейник… Но не мог крикнуть громко, потому никто не обращал внимания на мои просьбы.

Наконец в камере оставались лишь я, Ла-гон и Скрэк.

Вконец потеряв надежду, я замолчал и в каком-то полубреду смотрел, как Ла-гон лезет к окну, как скрывается в нем, как Скрэк протягивает к веревке руку…

— Будь ты проклят, румит, — слабо прошептал я лаэтскому вору.

Скрэк со злобной ухмылкой обернулся, двумя жестами показал, куда я могу запихать свое проклятие… Но когда он снова повернулся к окну, веревка уже втягивалась в дыру в потолке. Обитатели верхней угловой смылись, оставив скина отвечать перед начальником тюрьмы за свой побег.

Теперь пришел черед Скрэка бесноваться и проклинать, а я тихо смеялся, глядя, как унит раз за разом пытается допрыгнуть до окна. Десять футов, которые были бы для меня сущим пустяком, являлись непреодолимым препятствием для парня, выросшего в малом притяжении во-наа. Наконец Скрэк понял всю тщетность своих попыток и в отчаянии замер под окном, изрыгая грязные ругательства.

— Если ты меня освободишь, я помогу тебе выбраться, — наконец перебил я его излияния. Скин, тяжело дыша, уставился на меня.

— Решай, пока еще есть время… Вытащив нож, он одним прыжком оказался рядом и приставил лезвие к моему кадыку.

— Если ты попробуешь выкинуть какую-нибудь подлую штучку, я вырежу тебе сердце, понял, раб?! — прошипел унит.

И я впервые с удивлением заметил, что глаза у него такие же голубые, как у Наа-ее-лаа — обычно они казались почти черными, такая в них кипела бешеная злоба.

Лезвие ножа заскрипело по заскорузлой коже, ошейник упал на пол вместе с цепью, столько дней не дававшей мне ни встать, ни лечь. Каким счастьем было наконец-то подняться на ноги!

Но едва я сделал это, как снова повалился на пол.

— Поднимайся быстрей, проклятый итон! — рычал Скрэк, тряся меня за плечи.

Я всеми силами пытался встать, но ноги меня не держали. Под ругательства Скрэка я ползком добрался до бочонка с водой в углу камеры и кое-как встал, цепляясь за него.

— На, лакай живее! — унит зачерпнул воду деревянной чашкой и протянул мне. — Чего тебе еще нужно, проклятый раб? Жратвы? На, жри, чтоб ты подавился!

Я жадно съел целую миску какого-то отвратительного варева, которую сунул мне Скрэк, и вор тут же поднял меня на ноги.

Дрожа от нетерпения, он потащил меня к окну, и на этот раз мне удалось не упасть, когда скин с ловкостью белки вскарабкался вверх, использовав мое колено и плечо в качестве упора. От толчка я снова рухнул и, лежа на спине, смотрел, как унит исчезает в окне… Он не только не подумал подать мне руку, но даже не сказал ни слова на прощанье.

Признаться, я не удивился такому повороту событий. Чего еще можно было ждать от подлейшего из здешних подлецов?

Полежав с полминуты, я встал, выскреб остатки варева из чана, выпил еще воды и заходил по камере, чувствуя, как силы медленно возвращаются ко мне. Конечно, я все еще оставался несчастным доходягой, но уже способен был ходить, а значит, мог и допрыгнуть до окна…

Я просто должен был до него допрыгнуть!

И я это сделал — то ли с десятой, то ли с двенадцатой попытки… Да будет благословенно малое притяжение Луны!

Лес ночных владык

Протиснувшись за окно, я наконец-то понял, почему эту камеру называли «верхняя угловая». Оказывается, она находилась на самом верху городской стены, внутри которой пряталась Окраинная тюрьма. Веревка, спущенная беглецами с угла стены, не доставала до земли футов пятьдесят, но в каменной кладке оказалось столько выбоин и трещин, что я без особого труда слез по ней вниз и нырнул в высокую траву примыкающего к стене поля.

Я пробежал, должно быть, ярдов двести, с шелестом раздвигая двухметровые желтые стебли с оранжевыми стрельчатыми листьями, потом споткнулся и упал. Я все еще был слишком слаб для долгого бега, но заставил себя подняться и побрел дальше, сам не зная, куда иду.

Наконец травяные заросли расступились, я очутился на пригорке, с которого хорошо просматривалась вся округа.

Впереди тянулась дорога, ведущая к большой деревне вдалеке справа темнел лес, а в ложбине ярдах в пятидесяти залегли несколько унитов. Я отлично видел их сверху: то были беглецы из Окраинной тюрьмы, которые, судя по всему, ожесточенно спорили, куда им направиться дальше.