Ведьмочка для художника, или Возвращение в Мир Мечты - Регина Хайруллова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отлично. Тогда идём дальше. Я веду вас туда, где не потерпят таких отвлечений и развлечений. Насладитесь друг другом чуть позже.
— Я хочу с вами, — вдруг сказал знакомый голос. Его Артур желал услышать сейчас меньше всего. То был Хэйден. Снова запыхавшийся, снова бегущий. — Видите ли, мне некуда идти. Разрешите с вами?
Артур тяжело вздохнул. Теперь уж точно пока не получится обнять Миру.
— Ему разве можно с нами? — спросила она у Кота.
— Пусть идёт, — бросил тот не оглядываясь.
Глава 41. О рукописях
Когда с нами пошёл Хэйден, Артур перестал меня обнимать.
Я всё ловила его взгляды, ощущала спиной его тепло и близость, но Мэлибуд постоянно маячил перед глазами. И без умолку болтал. И мешал.
— Совет, видите ли, принял решение. Вы не слышали, наверно, ты, Мира, особенно. Ты ведь улетала куда-то, а Артур уходил, а я, видите ли, рядом стоял, — неустанно говорил он, то и дело обгоняя, вставая передо мной и преграждая путь. Тогда я глубоко вздыхала, чуть заметно сжимала кулаки и обходила его стороной.
Сначала, значит, Кот мешал, а теперь вот этот.
Я, вообще-то, по Артуру скучала, я хочу побыть с ним наедине, а тут эти. Сбивают с нужного настроя. И постоять в обнимку не дают. Всё идём и идём, всё куда-то спешим.
И куда мы, кстати, вообще направляемся? И зачем?
Тут я вдруг представила себя со стороны до того отчётливо, будто описывала сцену в своём полуромане, который пока так и остался не дописанной рукописью. Да, хорошо бы закончить ту историю с первым путешествием в Мир Мечты. Там про наш вальс, про мою совсем юную влюблённость. Про первую любовь даже. Много-много лет та сказка не давала мне покоя, возвращала к себе во снах, притягивала желания и мысли. И я писала на разрозненных листочках, скрепляла их, хранила в особом файлике. В прозрачном.
Это было так давно, что, кажется, будто и не со мной. Будто не я описывала ту страшную грозу, слушая, как рокочет гром за моими окнами в нашем старом доме. Я старалась ловить такую погоду и ту искру, что загоралась во мне вместе с блеском молний, и переносить, переводить её синей пастой на разноцветные, отысканные по всему столу листки бумаги. Запираясь в кладовке от мамы, сутулясь над синим столом, я дрожала над каждой буквой.
А сколько я переписывала ту сказку? Сколько у неё версий? Штук пять? Десять? Я уже почти и не помню, какой начинала её, какой сама была в тот миг, как впервые поставила надпись «Глава 1». Или там просто стояло «I»? Да, простым карандашом. И дальше было что-то вроде: «За окном ударила молния. Я плотнее укуталась в клетчатый плед. Мы с бабушкой часто сидели в библиотеке». Да, вспомнила. Через бабушку я вела повествование, именно она рассказывала ту историю с Артуром, она было мной. Здоров же я себя состарила. А в конце де Вильбург приходит за ней, и оба они уносятся в небо, и остаются на месте бабушки лишь полупрозрачные пылинки. А вот внучка остаётся.
Я сама вроде тоже оставалась, но часть меня всё-таки парила вместе с бабушкой и Артуром.
Каждая новая рукопись подводила меня всё ближе к истинной истории, которую я так хотела поведать. Самой себе. Чтобы точно знать, что всё это было, чтобы удостовериться в тот самый момент, как начну сомневаться.
И как я мнила себя творцом! Великим писателем. Смешно и глупо вспоминать. А как тешила себя фантазиями, что буду таким автором, чьи труды будут потомки отыскивать, беречь и изучать. Это непременно. Ведь в историю вложено столько сокрытого, столько тайн, что нужно внимательнейшим образом прочесть каждое предложение. Лучше раз по десять. И повторять это каждые лет пять. Или хотя бы семь. Чтобы открывались новые смыслы, конечно же.
Да, то было давно. Так сладко теперь возвращаться к тем юным порывам, так хочется сохранить их в себе.
Но юность ушла далеко. Я почти и не заметила, как вдруг вышла из её царства безответной влюблённости и искренних стихов, постоянных ссор с лучшей подругой, надрывов, из которых рождались всё те же неритмичные строки. Почти и не заметила, как мы разминулись. Как стало неважным то, что мучило тогда. Все обиды, и косые взгляды, и душевные терзания, и всё то, что наполняло тогдашнюю жизнь. И лишь те самые нелепые стихи и скрепленные листочки рукописей остались мне в напоминание. И моя история. И кулон Артура на шее.
Вот и теперь, пожалуй, я вернусь ненадолго к той себе, что пишет книги, что без оглядки любит литературу и всё с нею связанное.
Итак, чуть побуду творцом, который всецело поглощён своим занятием.
Представляю себе, как описываю в романе такую сцену.
Тропинка, проложенная в травах и степных цветочках. В синих цветочках. Трое взрослых идут по этой дорожке. Впереди маячит огромный Кот — прямо как у Булгакова — размером с хороший дубовый пень. Или с бочонок вина. Нет, непонятное описание.
Лучше так: Кот, который достигает на четырёх лапах примерно уровня колен.
Девушка — то есть я — одета в потрёпанное, измятое и совсем не свежее платье. Кроссовки из белых стали серыми. Про носки лучше вообще не упоминать. Рядом идёт Артур. С уже давнишней щетиной. В поношенном пиджаке с чуть отошедшей заплаткой, с блестящим на солнце цилиндром в руках С чуть опущенной головой и взглядом, обращённым куда-то глубоко в себя. Поблизости, мешая двигаться остальным, мелькает Хэйден. У него радостный и перевозбуждённый вид: говорит без остановки с того момента, как ему разрешили идти.
Время от времени Кот, которому, кажется, нет дела до этой болтовни, оборачивается и ждёт, пока мы догоним его.
Вздыхаем.
А, я же от третьего лица тут описываю. Да, все трое вздыхают и взглядывают тоже. Девушка — то есть я — смотрит на руку возлюбленного и нервно сглатывает слюну.
Так, ладно, увлеклась. Уже карикатура какая-то. Но если серьёзно, то мы и правда выглядели потрёпанными и уставшими, будто позади был долгий походный день. Ну это я про себя и Артура, конечно. Хэйдену всё было нипочём, а Коту — тем более.
Мне только и оставалось, что развлекаться такими картинками в голове. Артур, наверно, тоже представлял себе что-то в таком духе, но выглядел он всё-таки встревоженным и порой тянулся к хронометру и начинал его теребить.
Что же тебя беспокоит?