Полная история искусства - Паола Волкова

Однако пора вернуться к началу пира, с расставленной перед пирующими едой и утварью. Возлежавшие на клине были свободны в беседе, а говорить обязан был каждый. Ведущий пир (слабой тенью которого стал современный тамада) искусно направлял беседу. Пир, равно как игры и театр, знаменует высший порядок вещей, резонанс божественного порядка Вселенной. Пир, как театр или Олимпиады, целью своей имеет особый тип ритуального очищения, обновления, т. е. катарсиса. А потому поведение и диалоги пира особые и особая утварь, которая, как мы уже упоминали, была частью пира.

Формы пиршественных сосудов повторяли строгую концептуальность архитектурного ордера. Это тоже свидетельство пира как части стиля. Килики, кратеры, амфоры, гидрии точностью форм и пропорций подобны вечным абсолютам скульптурно-архитектурных канонов. Непременные орнаменты свастических меандров и растительности – символы вечно возвращающегося циклического времени. А рисованные сюжеты – это сцены жизни, спорта, мифа, истории. Иллюстрации драматургических сюжетов, которые сближают ритуал пира с театром, философией, спортом. С Аполлоном и Дионисом.

Чернофигурные вазы многоречивы с подробным изложением деталей сюжета, сцен поединков, военных и героических событий. Каждый из пирующих должен был знать сюжет, проиллюстрировать его стихами Гомера или комментарием из драматургии великих трагиков. Назвать точно имена актеров и т. д. Нелегкое это было дело – пир.

На пиру говорили высоким стилем. Восхваляли красоту ритуала и чаши. «Амфоры, лекифы, фиалы / Арибаллы и самый малый / килик, все – живое чудо: / В чертах разбитого сосуда, / Загадку смерти разреша, / томится вечная душа /. Жить красотой и мудростью непроходящих ценностей – краткий миг пира».

это о дионисийстве пира. Так писал певец любви и веселья Анакреонт (V век до н. э.), создатель целого жанра европейской «анакреонтической» лирики. «Что смолкнул веселия глас? / Раздайтесь вакхальны напевы, / Да здравствуют юные девы!» – пел два с половиной тысячелетия спустя Пушкин.

На пиру говорили вдохновенно и о Трое, и о Кадме, и о подвигах Геракла, о беге, и об Эроте, о метании копья и колесницах.

Аполлон и Дионис покровительствуют театру, поэзии, музыке, красноречию.

Птица Аполлона – ворон-прорицатель. Аполлон прорицает через пифию дельфийскую, сидящую на прорицалище над расселиной скалы.

Аполлон Мусагет, водитель муз. Высокие искусства и науки под его покровительством. Он свет-Феб и наставник молодежи – эфебов. Красноречию и диалогам пира – тоже покровитель Аполлон. Он – кифаред и настраивает «музыку сфер» на мировую гармонию.

Что значит гармония сфер? Это семь планет (семь нот современной гаммы), вращаясь вокруг Земли, звучат каждая в своем единственном регистре (и цвете), создавая «созвучие сфер». На сегодня планет стало больше. Но от этого «музыка сфер» никуда не исчезает. Он учредитель и покровитель театра. Дионис же – интуиция, чувствительность, органичность, покровитель побежденных. Дионис в сопровождении бубнов, флейт, барабанов идет со своей гулящей свитой менад и сатиров. Его мистерии связаны с древним культом Земли, Смерти и Возрождения. Македонский любил повторять, что он сын Диониса и Осириса.

Дионис – трагический бог, бог живой. Земля и хлеб, вода и вино-кровь связаны с дионисийскими культами. Возвращение античности в начале ХХ века было бурным во всем мире, в России же особенно. Киммерийский Коктебель, Макс (Волошин), воплощенный античный дионисийский персонаж, были уже не «возвращением», но воплощением, физическим чувством античности. «Бессонница… Гомер… Тугие паруса / Я список кораблей прочел до середины,/ Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный, что над Элладою когда-то поднялся», – писал Мандельштам.

В сложнейшей культурной мистерии пира боги встречаются не в оппозиции, но дополняя друг друга.

Изображения скользят по объему сосудов, так что кажутся театром теней на плоской поверхности экрана. Вазы расписывались так, что объем выпуклого бока воспринимался плоскостью. В чем секрет иллюзии? В ХХ веке этот пространственный фокус распознал Пабло Пикассо. Но для него куда большее значение, чем чернофигурный театр теней, имеет чувственная подвижность, легкость рисунков краснофигурного и белофонного периода, когда линия создает ощущение объема.

К V веку до н. э. в росписях появились новые темы, стало больше спортивных состязаний, изображений пира, дионисийских оргий, хороводов, танцев, гетер, сатиров. И о том, каков был ритуал пира, мы узнаем из рисунков на вазах. Изменилась жизнь – изменилась книга пира. Переоценить значение краснофигурной вазы для всей дальнейшей культуры невозможно. Не написан еще труд «Краснофигурная и белофонная вазопись в европейской живописи и танце». Вазопись и есть основа европейской графики.

описывала Ахматова в «Поэме без героя» менаду, «Коломбину десятых годов», свою подругу Ольгу Глебову-Судейкину. Мы поправили бы: «краснофигурной». Чернофигурная была лишена свободы и легкости движения. Она больше похожа на театр теней. Тела свободно движутся в краснофигурном пространстве, а не только параллельно плоскости, как в чернофигурных драмах театра теней.

Разница двух принципов – «черного» и «красного» – пространственная. В «красном письме» художник относится иначе к тугому боку кратера и амфор.

Реформатор классического балета Михаил Фокин в книге «Против течения» пишет о 10-х годах, когда он ставил «античные» балеты «Дафнис и Хлоя», «Сон Фавна». Он просил композитора «Дафниса и Хлои» Равеля найти античную музыку, но ее, естественно, оказалось недостаточно для такой работы. Подобно буквенному алфавиту, сделавшему возможной современную поэзию и письмо, греки создали октаву с разделенным звуком, создали музыкальные лады, но это, как и почти все в Элладе, дошло фрагментами идей. А вот вазовая хореография описана как движение и танец в краснофигурной вазе – полно. «Балет “Фавн” поставлен весь так, что герои движутся в профиль. Получается ряд фризов. Группы очень красивы и точно воспроизводят барельефы и живопись на вазах». (с. 303 М.Ф.)

Михаил Фокин пишет, сколько времени он провел в Эрмитаже, изучая и записывая позы, движения, ритм тех изображений, которые сегодня мы можем назвать «балетом вазописи».

То же самое, еще в большей степени, относится к гениальной Айседоре Дункан, которая сама была как бы явившейся нам воплощенной «Менадой» Скопаса. В неистовых дионисийских танцах ее возродились душа и тело гетер античного сна. И ни один вид искусства античности невозможно назвать полным текстом книги эллинов в такой мере, как аттическую вазу.

Чернофигурная живопись по эстетическому канону изображения человеческого тела больше соответствует архаике в скульптуре куросов. Краснофигурная – высокой классике. Она не только обращена к мифу и спорту. В ней много живых деталей жизни. Она зеркало «пиршественных диалогов», живого дыхания былого. Черные тени спроецированы откуда-то силой двойной проекции: от архетипа на вазу и от вазы сквозь тысячелетия к нам. Детали краснофигурного письма чувственны, близки, пропетые Матиссом и Пикассо. (Более подробно о влиянии античном и на живопись, и на графику в ХХ веке – в другом тексте.) Среди керамических форм часто встречаются фигурные, скульптурные лекифы и чаши для вина. Это женские головы, чернокожие, девы-сфинксы. Скульптурная ваза – вкушение и вечное вместилище. Это лаброс – двойное значение формы: голова, череп, вечное вмещение живого. И если правда, что созданный эллинами универсальный стиль вечно возвращается, то это прежде всего идеи-формы, но они дошли до нас фрагментарно, кроме, пожалуй, расписных ваз, сравнимых разве что с изобразительной летописью культуры, реальные очертания которой уходят все дальше и дальше.