До свидания, мальчики. Судьбы, стихи и письма молодых поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны - Коллектив авторов

1. Школьная фотография, 1933 г. Моисей – четвертый справа в верхнем ряду

2. Моисей во втором ряду, второй справа

3. Выпускная фотография, 1936 г. Моисей в верхнем ряду, четвертый слева

4. Переправа. Из военной фотохроники

Владимир Калачёв 24 года

«Где ты, знакомка, родная?..»

Старший лейтенант, командир роты. Погиб 25 июля 1943 года в бою на Синявинских высотах.

Летом 1943 года Владимир был на короткой (всего несколько часов) побывке дома. Попросил родных сохранить в деревянном сундучке до окончания войны все его рукописи и сборники стихов с автографами других поэтов, подаренных ему… Володин сундучок не открывали до 1956 года.

Из письма составителю книги от Ольги Бахаревой, сотрудницы Центральной городской библиотеки имени В. В. Верещагина в Череповце:

О поэте Владимире Калачёве я узнала от моего отца, городского краеведа. Уже работая в центральной городской библиотеке Череповца, я провела поиск литературных источников о Владимире Калачёве. Его племянница Людмила Григорьевна Яцкевич (филолог, профессор Вологодского педуниверситета) собрала все материалы о поэте в книге «Владимир Калачёв. Стихи Письма. Воспоминания».

Выборочный опрос, проведенный мной в Череповце и Вологде, показал, что, к сожалению, имя поэта Владимира Калачёва сегодня известно немногим…

Село Квасюнино на берегу Шексны. Голодные годы сразу после коллективизации. Смерть обошла, кажется, все дворы. Кому здесь может быть дело до высокой словесности? Однако село было просвещенное и грамотное, с уникальной музыкальной и поэтической культурой. В 1920-е годы в Квасюнино можно было насчитать до десяти поэтов-самородков. В семье Калачёвых росли пятеро детей, и все они со школьных лет пробовали себя в литературном творчестве. Тринадцатилетний Володя Калачёв читал Есенина и Маяковского. Вместе с двоюродными братьями он «издавал» рукописный поэтический журнал. В школе Володя выпускал стенгазету «Юный поэт». Сохранились адресованные Владимиру Калачёву письма Николая Асеева, Павла Антокольского и Александра Прокофьева.

Калачёв рано ощутил свою принадлежность к крестьянскому древу русской поэзии, ощущая себя продолжателем Кольцова, Никитина, Есенина, Ганина и Клычкова. Особенной его привязанностью была поэзия Николая Клюева. В 1937 году, ничего не зная о судьбе любимого поэта, находившегося в Томске в тюрьме, Володя написал стихи памяти Клюева, которые завершались словами:

Увядающей, стихнувшей славы

Золотой догорает киот.

Не шумите леса и дубравы -

Новый с поля поэт придет.

После насильственной коллективизации семья Калачёвых была вынуждена переехать из деревни в Череповец, Володя поступил в педучилище. Младшая сестра вспоминала: «Мать работала уборщицей в общежитии педучилища, и мы жили всей семьей в одной комнате этого общежития. Помню, как мы радовались, после колхозной голодовки, что теперь у нас в тумбочке не переводится хлеб и сахарный песок. В это время Володя много работал по ночам. Раньше 3 часов ночи никогда не ложился спать, а перед сном прикреплял над своей кроватью записку для матери с есенинской строчкой: „Разбуди меня завтра рано“».

Перед войной Владимир служил в армии в Москве, писал младшей сестре в феврале 1941 года: «О себе особо писать нечего. Хожу в Ленинскую библиотеку, в другие, в кино, на лекции, в театр. В военную школу не пойду, так как чувствую себя невоенным человеком. Теперь передо мной стоит один вопрос: где работать после армии?!!»

В начале войны Владимир стал адъютантом генерала Петра Ивановича Кокарева. Все время просился на передовую. Однако с ним, как с хорошим адъютантом, генерал не хотел расставаться.

В апреле 1943 года в «Красной звезде» появилась статья Н. Кружкова «Командир и адъютант». Эта большая «установочная» статья должна была помочь офицерам сформировать правильное представление о роли адъютантов в Красной армии. После сравнительного анализа двух типов адъютантов (боевого офицера князя Андрея Болконского и честолюбивого карьериста князя Бориса Друбецкого) автор приводит пример современного Андрея Болконского: «Старший лейтенант Калачёв служит адъютантом у начальника штаба. Штабная работа – дело сложное. Начальник штаба соединяет в своей работе холодный ум математика и творческое вдохновение, строгий расчет и боевой риск, его землянка нередко напоминает кабинет ученого, где истина постигается путем сложных анализов. Адъютант начальника штаба – это его память, его глаза. Адъютант старший лейтенант Калачёв хорошо усвоил штабную службу, великолепно знает карту местности, где действует его армия. Он часто бывает на передовых позициях, знает все, что делается в полках и дивизиях…»

С июля 1943 года родные перестали получать письма от Владимира, и осенью отец Володи обратился за помощью в розыске сына к генералу П. И. Кокареву Первый ответ обнадеживал: ранен, в госпитале. Второй ответ (от 22.12.1943) был по сути похоронкой: «Уважаемый т. Калачёв С. М. По наведенным мною справкам известно, что Ваш сын Владимир 25 июля сего года, будучи тяжело ранен в бою, умер от ран и похоронен на поле боя. Должен Вам сообщить, что Владимир, будучи со мною вместе на службе, был образцовым, храбрым и примерным офицером нашей доблестной Красной армии. После перевода его на другую работу он и там показал себя отличным воином нашей Красной армии и геройски погиб в бою с ненавистными фашистскими полчищами за нашу прекрасную Родину…»

Владимир Калачёв погиб во время ожесточенных боев на Синявинских высотах. Один из немногих уцелевших однополчан Володи вспоминал: «Жара, болотные испарения и постоянно тлеющий от пожаров торф, вызывает рвоту. За неделю тлеют и расползаются гимнастерки…»

Родители не могли поверить в гибель Володи и не оставляли попыток узнать о его судьбе. 25 июля 1944 года им написала девушка, с которой дружил Володя: «22 числа приехал с фронта мой брат, который хорошо знал Володю. Он мне говорил, что из разговора начальника штаба армии слышал о смерти его. Этот начальник штаба очень любил Володю, и поэтому он о его судьбе осведомлен лучше, чем кто-либо, и ему можно верить. Вы не сердитесь на меня за то, что я так прямо и, может быть, грубо рву в Вас последние надежды, но мне кажется, так лучше для Вас. Весьма возможно, что скоро после того, как я опущу письмо, я буду жалеть об этом. Но сегодня я пишу это, побуждаемая самыми искренними чувствами к Вам…»

И даже это письмо не заставило Надежду Феофановну и Степана Митрофановича Калачёвых поверить в гибель Володи. Многие годы они не оформляли положенную им за погибшего сына пенсию.

Из письма Владимира Калачёва Софии Стубедо:

Май 1942

…Сейчас тихий весенний вечер. Так же