Будничные жизни Вильгельма Почитателя - Мария Валерьева

носом. Вильгельм удобно укутался в сухой траве, накрывшись сюртуком, и посапывал. Когда они подъехали к дому, а возница отправился к корчмарю, Почитатель спрыгнул с телеги и пошел внутрь, отряхиваясь. Еще перед тем, как запрыгнуть в повозку, он услышал, как возница рассказывал о своем пути. Дед должен был доехать до деревни, а дальше, на развилке, уехать в другую от города сторону. Так-то Вильгельм и решил дождаться подходящего извозчика, который мог бы доставить его в Кутну-Гору. План казался ему гениальным. Он даже вознаградил себя новыми сапогами за его придумывание.

В корчме тепло, даже жарко, пахло медом и копченостями. За столами сидела пара-тройка путешественников, корчмарь натирал стойку. По его морщинистому лбу катился пот. Вильгельм, осмотревшись, уселся у окна и расстегнул пуговицы на куртке. Вскоре он заказал луковую похлебку, для виду – есть не хотелось, и уставился в окно. На улице, прямо у стены корчмы, булькал водами пруд, разъедая бревна дома. Луна мерно покачивалась в отражении, а деревья шумели, напевая колыбельную.

Корчмарь, мужик средних лет, поставил перед Вильгельмом еду и пиво, получил куда больше денег, чем следовало заплатить и отошел. Считать деньги Вильгельм не привык. Он заметил, его лень очень нравилась людям. Почитатель сидел и пил, наслаждаясь вкусом хмеля на языке. В корчму зашли миловидные девушки. Почитатель отвернулся к окну и продолжил созерцать природу. Вильгельм прождал час, прежде чем в помещении появились другая группа людей, следовавшая в город. Он бы пошел с ними, но люди собирались ждать утра. Свободных комнат нигде не было, а спать в сарае с коровами совсем не хотелось. Так что Вильгельм подслушал, какой из извозчиков поедет в Кутну-Гору, вышел на улицу и лег в повозку, включил невидимость на медальоне и чувствовал себя в безопасности.

Вильгельм несколько лет пытался в одиночку «выйти в люди», сделав над собой невероятные усилия. В древние времена получалось лучше, хотя не в развитых странах. Например, греки его почему-то не жаловали, хотя философы у них в почете, а вот дикие племена оставались в таком восторге, что Вильгельму приходилось ретироваться, чтобы не навалять запрещенного Кодексом. А потом он долго не пытался. Вновь началось все с выходов на балкон, на крыльцо дома. Затем он выезжал в соседний район, потом – в соседний город. Когда становилось совсем тяжело – Вильгельм отлеживался дома, чтобы снова попытаться прорвать барьер между людьми и создателем, чтобы хоть немного понять.

Из-за запретов Академии слишком часто контактировать с людьми, Вильгельм знал лишь то, что сам когда-то описал, сидя еще в просторном кабинете в Академии, что, конечно, не всегда являлось правдой, а потом все его знания появлялись из прочитанных отчетов Ванрава, который, в отличие от Почитателя, находился среди людей постоянно – ему влиять на людей никто не запрещал.

Вильгельм толком не знал, почему запрет в его случае проявился так жестоко. Обычно Почитателям запрещали помогать образцам, спасать их от гибели. Вильгельм, конечно, проштрафился, несколько раз, но наказание все же необъяснимо серьезное. Несколько столетий ему и вовсе было запрещено бывать среди людей, чтобы ненароком не подарить им очередное изобретение или важную мысль. Жить в изоляции Вильгельму совсем не понравилось. Домой в Единое Космическое Государство он вернуться безопасно уже не мог, его и там внесли в «черный список», на Земле в одиночестве скучно. Сотню лет он проспал в криокровати, потом слетал в Оазис, но пробыл там совсем немного – его номер кто-то поджег. А когда Вильгельм вернулся, люди были неузнаваемы. Он распределял Аспирантов по материкам и сканировал общее состояние Планеты. Изредка совершал облеты. В основном же маялся без дела, писал картины и спал.

На утро Вильгельм ехал и любовался полями, одетыми в туманные платья, и думал о людях. Почитатель поймал себя на мысли, что наблюдать за ними занимательно: они интересно делили себя на государства, к чему Вильгельм не прикладывал руки, придумывали языки, верования, различия, чтобы потом начать из-за этого воевать. Но даже во время разборок люди успевали жить, рожать детей, веселиться и наслаждаться жалкой жизнью, что дана лишь им.

Вильгельм радовался, что решился на такую длительную поездку. Жажда приключений бурлила в нем: он не чувствовал такого давно. Вильгельм улыбался, закутывался в зашитое в дороге одеяло и мечтал о жизни, которая ждала его в будущем.

Люди, которые его должны были полюбить.

Цветущие необъятные просторы.

Счастье. Безграничное счастье…

И тут повозка угодила в канаву, а Вильгельм чуть не вывалился – он еле успел ухватиться за бортик и окунул в грязь лишь один сапог. Холодная и липкая мерзость отрезвила его, он вскочил с места и начал судорожно отряхиваться, а повозка покатилась дальше. Вильгельм грустным взглядом проводил «экипаж», а потом взглянул на небо. Полегчало.

«Ну и черт с ней, новую найду», – думал Почитатель, вытряхивая солому из волос. Он присел на валун у дороги и начал ждать следующего попутчика. Местность типичная, даже скучная – леса, зеленые поля да таверны где-то на горизонте, а по пути к ней – десятки бандитов, зверей, далеко не приятных и приветливых. Но он не расстраивался. Природу, созданную им же, он любил куда больше тех, кто населял такие родные просторы, и мог побыть на большаке чуть дольше, чем рассчитывал.

Он долго сидел, ковырял палкой пыльную дорогу, рисовал в грязи рожицы. Пару раз нарисовал Ванрава. Наконец вдали показалась новая телега. Вильгельм поднялся. Ему снова пора отправляться в путь.

Кутна-Гора показалась к следующему утру, вся в зелени и сладком дурманящем запахе процветания, на пригорке, растущая по холму. Домишки каменные и ровные, ни одного, даже похожего на другой, строения, там не было. И вот, когда телега остановилась, Эльгендорф, покачиваясь, вылез на дорогу и побрел вверх, где должен был жить богатый народ.

Вильгельм, одетый явно не по здешней моде, семенил по скользкой каменной улочке, обходя дома. Город еще спал, но внизу, где раскинулся лес, были слышны разговоры зверей. Было настолько раннее утро, что Солнце еще не показалось за башней костела святого Якуба Старшего, которая служила Вильгельму главным ориентиром. Где-то на главной площади пахло хлебом, а у монетного двора, не пахло ничем. Будто воздух законсервировался и стоял, не двигаемый даже ветрами, которые для города, стоявшего на пригорке, были обычным явлением.

– Выберем покрасивее. Где есть балкон, буду там рисовать, – бубнил Эльгендорф, проходя по улочке спавших богатых домов и прикидывал, в каком же жить удобнее.

Подходящий дом он нашел по запаху – ладный и новый двухэтажный пропитался приятными