Повилика - Катерина Крутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Па-ап, — слышится с извиняющимся любопытством. — Раз ты вернулся, отвезешь меня в галерею?
— Куда? — стараюсь придать хриплому от возбуждения голосу уверенное отцовское самообладание.
— Черт! — едва слышно ругается Лика и гасит разочарованное хмыканье, утыкаясь лбом в мое плечо. — Выставка. Проект по искусству Возрождения. Сегодня в три. Я совсем забыла.
— Ты была увлечена другим, — улыбаюсь, с неохотой выпускаю жену из объятий.
— И все еще увлечена, — она кокетливо ведет кончиком носа по шее — от ключицы до уха — игриво прикусывает мочку. Но мы оба знаем — продолжение откладывается.
— Собирайся, поедем через десять минут, — бросаю Полине, после чего привожу в порядок одежду и приглаживаю растрепанные Ликиными пальцами волосы. Еще бы в холодный душ — снять напряжение, но приходится довольствоваться стаканом воды и дыхательной гимнастикой.
Художественная галерея расположена в недавно отремонтированном старинном здании. Планирую посидеть в маленьком кафе при выставочном центре, но дочь решает отыграться по полной за мое трехдневное отсутствие. Видать, у Повилик в родовой крови — держать мужчин на коротком поводке ради удовлетворения личных прихотей. Полина настойчиво тянет меня за собой, правда, быстро наигрывается властью и оставляет в одиночестве, присоединяясь к одноклассникам и педагогу. Удивительно, но экспозиция затягивает. Видя мой интерес, миловидная женщина средних лет с подозрительным энтузиазмом составляет компанию. Оказывается, она куратор выставки и лично подбирала эту коллекцию. У моей внезапной спутницы выразительные глаза, беспокойные, нуждающиеся в постоянном тереблении чего-нибудь, пальцы и темные волосы, собранные на затылке жемчужной заколкой. Ходим из зала в зал, под мерное течение беседы про переход от церковной к светской живописи, эволюцию реалистичности подхода к изображению людей, метафоры и аллегории в живописи Ренессанса. Искренне поражаюсь не тускнеющей яркости красок и подолгу разглядываю мелкие детали, которые художники того времени щедро разбрасывали на своих полотнах. Элиза (так представилась кураторша) вдохновенно радуется моему интересу и в какой-то момент подхватывает под локоть, как бы невзначай прижимаясь ближе. Бросаю на нее удивленный взгляд — длинные пальцы нервно поправляют волосы, исследуют ворот блузы и проверяют наличие в ухе колечка серьги. Взгляд темных глаз опускается на мои губы, а затем испуганно и резко перемещается на ближайшую картину. Да она флиртует! Внезапное озарение обрушивается на меня подобно ледяному кому, попавшему за шиворот. Со мной не заигрывали больше пятнадцати лет. По сути, с тех самых пор, как одна из Повилик признала меня за своего господина. Недавняя сцена на пляже с поцелуем Ханны — не в счет, все были во власти алкоголя и магии одноразовой вседозволенности. Неужели я так долго был скучен, немощен и сер, что совершенно не привлекал женщин? Или незримое клеймо «руки прочь от моей добычи» было видно всем кроме меня? А может проще — мне не попадались женщины в стадии активного поиска? Задачка явно не по зубам закостенелому женатому однолюбу. Надо понаблюдать, как Бас отбивается от нежелательных поклонниц — явно же у него должен быть целый фан-клуб сохнущих от неразделённой любви. Тем временем, не ведающая о моих размышлениях Элиза льнет плотнее и вещает почти интимным шепотом:
— Посмотрите на «Встречу Марии и Елизаветы». Эта картина — жемчужина коллекции. Ее автор самый загадочный художник Средневековья — Мастер MS. До сих пор его личность не установлена. Есть версия, что это юный словацкий подмастерье, но только взгляните на четкость линий, владение кистью и цветом. Здесь явно прослеживается влияние двух живописных школ — южной, вероятно венецианской, и, безусловно, северной фламандской. А сколько символизма — одни цветы чего стоят. Вы знали, что цветущий мак олицетворяет Великую Мать — Деву-ночь, и посвящен всем лунным божествам?
Отрицательно качаю головой от чего случайно задеваю щеку спутницы. Речь Элизы в ответ взвивается азартным восторгом:
— В то время как ирисы — цветы духовности и мудрости. Таким образом на картине языческое женское начало встречается с христианской непорочностью.
Трактовка кажется мне сомнительной, но картина привлекает внимание. На переднем плане две молодые женщины в окружении ярких цветов, а на заднем два замка — один яркий, нарядный в солнечной долине на берегу озера. От другого остались только неприглядные руины высоко в горах.
— Замки олицетворяют жизнь земную и царство небесное?
— Как редко встречаются внимательные мужчины, разбирающиеся в искусстве! — восклицает в слащавой угодливости Элиза, и я ощущаю — пора заканчивать этот неумелый и непрошенный пик-ап.
— Вообще-то мы здесь с дочерью. Жена не смогла поехать, пришлось мне, — и, освободив руку, указываю в сторону довольно шумных подростков, толпящихся вокруг оживленно жестикулирующего педагога.
Элиза отскакивает с обиженным видом, точно я бросил ее у алтаря или иначе предал в лучших чувствах.
— Подростки, — шипит пренебрежительно и сцепляет нервные пальцы в вибрирующий замок.
— Полюбуйтесь, им даже простые правила не писаны! — наконец-то оторвав от меня взгляд женщина переключается на других посетителей. — Отойдите от картины! Произведения искусства нельзя трогать руками!
Дальнейшие события разворачиваются стремительно. Сначала мой слух парализует взвившаяся на высоких частотах сирена сигнализации. Затем в поле зрения попадает непоседливая Полина, тянущая руку к полотну загадочного Мастера MS. Поскальзываясь на высоких каблуках, к дочери наперерез бросается кураторша. Не успевает — девичья ладонь в ярких мазках несмываемых маркеров впечатывается в алеющие маки, под которыми киноварью стоит едва заметный автограф живописца. Полина вздрагивает, глаза закатываются, светя белками, и в следующий момент тонкое тело валится на каменный пол, прямо под ноги равнодушно взирающим Марии и Елизавете.
Дочь приходит в себя спустя мучительно долгую минуту, за которую я успеваю подхватить ее на руки, устроить на длинной скамье, вызвать медиков и набрать Баса. Керн отвечает почти сразу — в динамиках телефона завывают порывы ветра, а фоновым шумом слышатся крики чаек. Поздно доходит — друг-кардиолог, должно быть в море под парусом. Сегодня утром я оставил его на французском побережье, а кажется это было год назад. Голос Баса мгновенно утрачивает отпускную леность.
— Реакция зрачков, ритм дыхания, цвет кожи, биение сердца?
На его четкие вопросы выдаю взволнованно-суетливые ответы. Слышу, заводится мотор, быстрее направляя яхту в сторону берега. И тут Полина открывает глаза.
Вокруг нас столпотворение — педагог и одноклассники, шепчущиеся о причинах обморока, медработник с ватным тампоном, едко пахнущим нашатырем, куратор выставки и пара охранников, решающих то ли нас штрафовать за
