Великая сила молитвы - Ольга Иженякова

Ничего лишнего, ничего личного.

Славянский мир, сомкнись тесней…

«Единство, – возвестил оракул наших дней, —

Быть может спаяно железом лишь и кровью…»

Но мы попробуем спаять его любовью —

А там увидим, что прочней…

Федор Тютчев

В мире есть таможни и границы, смысл существования которых не понятен здравомыслящему человеку, в их числе российско-украинская и наоборот. А также украино-белорусская и наоборот. А также… список можно продолжить. Пересекают эти «границы», как правило, люди, для которых славянские государства родные. Да и государства ли они – прежние наши республики? Мама украинка, а отец, к примеру, белорус.

Или украинцы, работающие или гостившие у родни в России, или русские, живущие в Украине. Много лет подряд славяне были единым целым, а теперь вот взяли и по чьей-то злой воле раскололись. Но как объяснить ребенку, что любимая бабушка живет в другом государстве, если объединяют один язык, одна вера, одна семья и одна любовь, а она, как известно, по определению не может знать границ, масштаб не тот, несмотря на то, что определенным силам надо посеять вражду…

Впрочем, по порядку. Русские пограничники своих граждан не спешат выпускать даже с копеечной задолженностью и любым товаром, который приглянется служивым. Договориться? Зависит от настроения проверяльщика. Эту заметку я хотела сначала назвать: «Испытано на себе». Но это будет не совсем правильно. Опыт пересечения искомых границ испытан на многих и многих собратьях по несчастью. Ну не принято у нас уважать человека. Не принято.

Станция Брянск. Пассажирский поезд. Посреди ночи в вагоне резко включается свет, проводник бегает и кричит: «Приготовьте паспорта, заполните миграционные карты, спрячьте подозрительные предметы, через десять минут российская таможня. Шо? Кордон по-нашему, ножи спрячь! Вижу, хорошие, в хозяйстве само то, но поди докажи! Откуда я знаю куда? А подожди, у меня детские памперсы. Охотничьи, говоришь, не войдут? На, обмотай хотя бы»…

В вагон заходит суровый человек с овчаркой внушительных размеров. Мои спутники комментируют:

– Наверное, ГМО кормили, природа такой страх вырастить не может.

Овчарка хозяйски быстро все обнюхала и вместе с сопровождавшим – именно так! – направилась дальше. Следом заходит множество людей с лицами-будками, угрожающе требуют с паспортов снять обложки и каждый внимательно осматривают, а затем сканируют, бегло оглядывают провизию и багаж, возятся с миграционными картами.

Соседа спрашивают, с какой целью едет в Украину, тот отвечает, что домой…

– А почему паспорт русский? – интересуется без обиняков таможенник.

– Я тут давно живу, работаю, дома же работы нет.

– Что везете?

– Внук родился, вот, накупил всякого…

Второму соседу говорят, что срок пребывания на русской земле у него просрочен, надо было уложиться в девяносто дней. Он пробует возразить, что зарплату не выдавали и вообще жениться намерен в Перми, но его не слышат, в «миграционку» ставят депортацию…

В вагоне крик, слезы, проклятия.

Украинские таможенники в Конотопе поздравляют всех с Новым годом, желают всего хорошего и даже журят проводника, зачем включил яркий свет? «Людям же почивать надо!»

Обратно я ехала на микроавтобусе с украинскими гастарбайтерами, которые строят (ремонтируют) имение у одного спортивного министра с украинской фамилией. Платит он щедро. Ну и они стараются. Дома у каждого особняк в несколько этажей и в «кажной кимнате плазма». Счастливые. Смеются. Показывают на планшетниках хоромы, сначала министерские, затем свои.

На украино-белорусской границе водитель собирает со всех паспорта. В третий сверху кладет сколько-то долларов и идет сдавать их в пункт досмотра. Вскоре появляется веселый таможенник, открывает дверь и кричит:

– Ой, а шо это в салоне так горилкой пахнет! Аж с ног сшибает. Честное слово.

Ему возражают, мол, всю дорогу пили исключительно магазинную водку, а он не верит, приводит свои аргументы:

– Та шо я совсем дурень, по-вашему? У меня шо совсем нюх потерялся, выходит, я же, как солдат, все праздники провел на посту. Начальство приказало! О, шо я только не перепробовал, давно такого не было. А-ну наливай. Он – и я не могу этот момент передать точно, не хватает мастерства – каким-то отточено профессиональным жестом извлек откуда-то пластмассовый стаканчик и протянул его в глубь автобуса. Не имея возможности видеть, что наливают, все-таки пять часов утра и беспросветная темень, он с первого глотка определил: «О, «Хлибный дар» (марка водки)! А в салоне пахнет домашнянкой, первачом, шо в ложке горит. Ой брешете мне, брешете, нутром чую. Да разве меня проведешь? А из запрещенного шо везете?».

Отвечают хором:

– Усе!

– Ну тогда правильно, шо едете через Белоруссию, москали все отберут, а эти все-таки покультурнее будут. Дай Бог здоровья. И на шо эти границы? Какой от них толк? Я раньше гаишником работал, там хоть понятно все. А тут – свои к себе едут, а ты стой и не пущай!

Пограничнику еще налили, дали котлету на пластиковой вилке, и он скрылся в темноте.

– Это была проверка? – задаю глупый вопрос…

– Ну да, – отвечают. – Тотальный контроль усего! Людей, багажа, документов и транспортного средства.

На белорусской границе та же история. «Барашка в бумажке» творит чудеса. Никакого досмотра багажа. Робкая девушка в форме тяжело открывает дверь микроавтобуса и просит каждого «предъявить лицо», мои спутники извиняются за то, что их лица чуток пьяные, интересуются у девушки, замужем ли она? Вдруг пограничница шутки перебивает и строго спрашивает: нет ли в багаже картошки, а то ввозная картошка самый запретный в белорусском государстве продукт. Хором отвечают: нет. Нам желают счастливой дороги. Едем дальше. Помоги, Господи…

«Мне отмщение,

Я воздам». (Рим. 12:19)

Еду в переполненной электричке. Справа, слева и напротив сидят юноши, судя по разговорам, студенты столичного университета. И все у них хорошо, планшетники, наушники. А в университетских аудиториях их ждут сенсорные столы – «каких, наверное, и в Кремле нет».

Они лениво посылают друг дружке ссылки на шпаргалки и эротические картинки. Смеются. Многие пассажиры стоят. Рядом бок о бок стоят молодые женщины с сумками. Но юнцы их не видят, они с другой планеты. Вдруг заходит пожилая женщина, я машинально встаю, уступаю место, хотя болит голова, все плывет перед глазами, температура. Но не могу я сидеть, когда рядом старшие стоят. Не могу!

– Господи, – молюсь я, – постучи в их сердца. Плохо мне.

И сразу, будто кипятком ошпаривает мысль: а сама в их годы была идеалом? Ведь были же шпаргалки, эротические картинки и даже ворованные котлеты из картошки в студенческой столовой – очень уж есть хотелось, а на дворе властвовали девяностые, оправдание слабое, но ведь было. Я – дитя своего времени, они – своего.