Мужчина несбывшейся мечты - Евгения Михайлова

Как бы там ни было: я на свободе. Сплю в своей кровати, готовлю себе еду. Меня никто не уволит, я — владелец фирмы, мне были бы рады, даже если бы точно знали, что я убийца. Я этим людям плачу. Их мысли, их личные отношения ко мне меня никогда не волновали. Репутация тоже не пострадала. И не пострадала бы, если бы я отбыл срок за убийство. Потому что это не имеет никакого отношения к деньгам. Я никого не обманул, не ограбил. А отношения с женщинами… О, если бы все отношения были раскрыты и озвучены! Там не только подозрения в покушениях из ревности. Там есть такое темное болото преступных страстей, такие столкновения самых низменных инстинктов. Короче, я не худший человек на земле в любом случае. Я виновен лишь в том, что забыл о собственной страховке, взобравшись на вершину мужского открытия. За него, за Марию, я заплатил не так уж и дорого.

Беда моя в одном. Я не хочу поставить крест на прошлом, строить жизнь заново, по своим правилам и с учетом горького опыта. Легко представляю, как это можно сделать. И не хочу. Нет-нет, я не отпускаю Марию в прошлое. Отлежусь, залижу раны и посмотрю на ее жизнь со стороны. Мне просто интересно. В отличие от ментов, у меня нет выбора: повесить преступление на себя или искать правду. Я не виновен. Значит, есть человек, который хотел убить Марию, а эти козлы не сумели его вычислить, значит, он попытается завершить начатое.

Как они говорят, им нужен мотив, возможность и улики. И все это такое безразмерное, если смотреть глазами не ограниченного, не примитивного человека. Скажу в порядке бреда. Есть мотив глубоко порядочного человека, который не может справиться со своей преступной страстью. Для такого человека, как Антон, бросить жену, которая его боготворит, полностью от него зависит, — сродни убийству. В этом дьявольском выборе — дочь или мать — ни покой, ни благостное семейное существование в принципе невозможны. Тот треугольник, который не разрушить. И вряд ли всем удастся выжить. Если Кристина убьет себя, ее обидчикам вынесет приговор совесть. Они ведь такие гуманные.

И вот я себе представляю такую картину. Антон на нервном пределе. Антон спасается только в часы пылких свиданий с любовницей. Он уверен в том, что Мария ему верна, он даже мысли не допускает, что все может быть сложнее. И вдруг он приходит ночью и обнаруживает свою возлюбленную в постели, раздетой, истерзанной другим. На столике бутылка вина. Ежу понятно, что она впустила другого, между ними состоялся конфликт, скорее всего, после сцен страсти. Это страшное потрясение. Я допускаю, что у такого человека возникает мысль о двойном самоубийстве. Инфантилизм сына профессора литературы. Ромео и Джульетта. Он не видит выхода вообще, он боится правды, он боится ее оставить и не может не уходить. Разве это не ситуация: «так не доставайся ты никому»? И ему самому своя жизнь уже не нужна. Он бросается домой, где полно лекарств у Кристины, которая сейчас страдает депрессией, бежит опять к Марии, добавляет препарат в вино. Вливает в нее, собирается выпить сам… Но в последний момент вспоминает об отце. Об этом несчастном отце, который создал себе из сына икону. И Антон струсил, что так часто бывает. Ушел, дождался звонка от полиции и вернулся уже убитым горем.

Чем не версия? Чем она хуже той, которую нужно было рассмотреть хотя бы после версии со мной? Но кто я и кто он? Даже полицейским свойственно попадать под влияние откровенных стереотипов. Антон Серебров, такой совершенный, что, наверное, никогда ботинком не попадал в лужу. Он может быть только жертвой, заподозрить в нем человеческие эмоции — ни боже мой. При этом даже связь с матерью жены удивительным образом вписалась в разряд его роковых несчастий и совершенств. И я — хищник по роду деятельности, по характеру, по психологическим характеристикам. Наконец, по откровенно пристрастному, никак не корректному отношению к женщине, к которой именно я испытываю греховную страсть, в то время как у Антона высокое чувство. Как будто мы с ним спим с нею не одним способом. В последнем и есть ошибка следствия. Но я не так щедр, чтобы открывать им глаза. Я постараюсь убедиться в своей правоте сам.

Я включил компьютер, поискал пропущенные новости. Как стремительно все происходит! За несколько недель ты безнадежно отстаешь от времени. Я увлекся, просидел в интернете несколько часов. И вдруг наткнулся на недавнее сообщение: в Москве погиб Степан Серебров, брат Антона. Скорее всего, убийство. Вот это поворот!

Тот самый брат, которого отец лишил наследства, а следствие подозревало в организации нападения на Антона. Не тенденция ли? Вторая жертва из тех людей, кто осложнял жизнь прелестного и непогрешимого Антона Сереброва. На ум сразу пришел его фанатичный отец. Там разве нет откровенного заскока? Он до нападения считал, что весь мир хочет навредить одному из его сыновей. Донес на второго сына. И вот этой опасности уже не существует. Я, конечно, пристрастен, ага.

Долго я себя отвлекал и развлекал, а потом сделал то, что хотел с первой минуты своей свободы. Поехал к дому Марии. Жарился там под солнцем часа три. А потом увидел ее, и на меня как будто рухнула ослепительная снежная глыба. Сердце с разных сторон закололи холодные иголки. Мария была свежа и прекрасная, как моя мечта. Я вышел из машины и медленно пошел ей навстречу. Взглядом просто вцепился в ее лицо. Только не пропустить первое выражение. Что это будет? Страх, отвращение, ненависть, досада?

— Здравствуй, Боря, — спокойно сказала Мария, глядя на меня грустно, с теплотой и, кажется, сочувственно.

— Сразу скажу: мне посоветовали не приближаться к тебе до конца расследования.

— Думаю, да, они так должны были сказать. Там свои правила. Может, это и правильно. Я не боюсь тебя, Боря. Я ни минуты не верила в то, что ты хотел меня убить. Так и сказала следователю.

— Знаю. Спасибо. Я думал, это ты из благородства.

— Нет.

— Как ты?

— Хорошо. И очень плохо. И непонятно как. Ты не поможешь мне в этом разобраться?

— А вдруг?

— А давай мы сейчас не наступим на наши любимые грабли? Не понадеемся на то, что сможем все решить ко всеобщему удовольствию и своему покою. Это ловушка для нас обоих. Как бы мне сейчас ни хотелось прислониться к твоему плечу, чтобы ты пожалел. У того, кто любит вопреки всему, кто уверен в моей любви, на жалость уже не остается никаких сил. У нас с ним никаких сил. Вот я тебе и сказала то, чего не хотела и не должна была говорить. Давай быстро разбежимся, чтобы не наделать глупостей и никому не причинить лишнюю боль.

Я только сжал ее руку и быстро ушел. И всю дорогу до дома справлялся с горячей, пьяной волной надежды. Она сказала, что хочет прислониться к моему плечу. Она мне пожаловалась на какой-то дискомфорт, отсутствие. Есть для меня смысл жить и бороться. Время подскажет способы.

Слава сказал, что дело Автандила Горадзе передано в суд. Думаю, его папа уже начал работу с обвинением. А эксперты у него, конечно, всегда в кармане. И для Автандила готова комфортная палата люкс в ВИП-психушке. И там наверняка есть стремительные методики излечения. Я знаком с его адвокатом Сизовым. Это угодливый, ловкий и дорогостоящий сукин сын. Мы встретились в коридоре отдела Славы, Сизов сиял и благоухал. Сказал по секрету, что для суда у его клиента потрясающая речь. Он признает свою вину, расскажет о невыносимых муках ревности и о своем великом раскаянии. Он ни в коем случае не хотел убить: просто наказать. Он просто не подумал тогда о том, что может лишить науку такого светлого разума. Но он многое понял уже тут, в тюрьме. Узнал, что Антон Серебров ни в чем не виноват, что дело просто в глупом хвастовстве девушки Лионеллы, которая хотела вызвать у Автандила ревность. Он простил девушку, он готов на коленях просить прощения у Антона, настоящего человека. И в этом месте Автандил заплачет, лишив суд возможности выбора. Конечно, надо лечить такого искреннего джигита, подкошенного страстью и обманом.