Повести Сандры Ливайн и другие рассказы - Александр Кабаков

Впрочем, кроме меня в ресторане обедает черепаховым супом и пьет отличное белое вино еще одна претенциозная особа, пренебрегающая кулинарными заветами отцов и интересами отечественной индустрии питания. Уже на второй день, издали поулыбавшись друг другу, мы сели за один стол и принялись неудержимо злословить по адресу попутчиков, поскольку сплетничать мешало отсутствие какой-либо информации.

А на третье или четвертое утро я вполне спокойно рассказала ей, как и с кем провела только что закончившуюся ночь. Главная прелесть такого рода дамских знакомств заключается в том, что они прекращаются вместе с объятиями по окончании путешествия – еще до того, как вы садитесь в разные такси.

Мне понравилось, что Лара – ее родители, помешанные на литературе, назвали ее так в честь возлюбленной какого-то русского поэта, я в детстве видела кино про его жизнь, и Омар Шариф в меховой казачьей шапке произвел на меня, помню, сильное впечатление, красота восточных мужчин меня всегда раздражала, но при этом они и возбуждали меня лет с десяти… Да, так вот: мне понравилось, что Лара не стала скрывать зависть.

– Не в твоих скромных физиологических радостях дело, – сказала она, – а в том, что теперь у тебя есть занятие, причем, вероятно, на все эти чертовы две недели…

– Почему ты считаешь мои ночные радости скромными? – сделала обиженный вид я. – Он неутомим и ловок…

– Не морочь голову, – она грустно усмехнулась, – я знавала этих южных чемпионов секса. Их неутомимость сосредоточена в бицепсах и разгибательных мышцах, а не там, где ей правильное место, их ловкость – это ловкость акробатов, а не любовников. Они могут совершать однообразные движения сутками, но толку в этом никакого или почти никакого. Однажды я уснула под это укачивание…

Описание было почти точное, разве что в моем случае все было дополнено омерзительным парфюмерным запахом, который, однако, как и парикмахерская бородка, возбуждал меня каким-то противоестественным образом.

– Чему ж ты тогда завидуешь? – спросила я.

– Я же объяснила: тебе не будет так скучно все это время, как мне, – она допила вино и крутила в руках бокал, очевидно, раздумывая, не попросить ли официанта налить снова. – И ты по ночам не будешь накачиваться в барах джином и текилой (я даже вздрогнула: откуда ей известна моя слабость к этим напиткам?), а потом смотреть в каюте сорок второй раз «Касабланку», заказав ее в корабельной видеотеке… И тебя гораздо меньше будет раздражать эта биологическая масса, непрерывно уничтожающая еще проще организованную биологическую массу, эти чавкающие трусы и майки, превращающиеся к танцевальному вечеру в смокинги и длинные платья, специально купленные для круиза; эти гордые и напряженные до состояния непрерывной спазмы пижоны и их возлюбленные, напуганные тем, что их бросят сразу по возвращении; эти старики, давно пропустившие все сроки приличного ухода; эти юнцы, стремящиеся превратиться в растения раньше, чем придет естественный срок; эти дети, похожие на взбесившуюся икру…

За такими мирными разговорами завтрак переходил в обед, а обед – в ужин. В промежутках мы сидели под навесом и смотрели, как десяток мужчин, похожих на мужчин, – больше атлетов не набралось среди полутора тысяч пассажиров – играли в баскетбол на спортивной палубе. Любой из них скрасил бы путешествие даже такой придирчивой пассажирке, как Лара, но каждого подбадривала пискливыми криками совершенно очевидная жена – дело не в кольце, а в самодовольном выражении уродливого лица.

И вот уже прошел очередной ужин, и в сумерках, глядя на отлично сделанный художником-постановщиком закат, мы сидели, конечно, в баре, я с текилой, а она продолжала бокалами уничтожать южноафриканское белое.

– Тебе не приходило в голову, что он этим зарабатывает на жизнь? – спросила Лара.

– Как именно? – удивилась я. – Я не собираюсь покупать ему поддельный золотой Rolex на ближайшей стоянке и не отсчитываю по гранду после каждого оргазма…

– Не знаю… – задумчиво протянула Лара и прикончила одним глотком очередной бокал вина. – Твоя привлекательность, конечно, может заставить даже такого амура бросить на время профессию и перейти в любительскую лигу, но…

Я легко отношусь к шуткам по поводу своей внешности, потому что у меня нет на этот счет комплексов. Светлые кудри, голубые фарфоровые глаза с неизменно удивленным выражением, короткий носик, бедра вдвое шире талии и прочие особые приметы Барби – это просто и надежно, как автомат «калашников». И так же эффективно. Поэтому шутите, девочки, сколько угодно, придавайте загадочность своим темным глазам и распространяйте слухи о страстности длинноносых – нам, хорошеньким простушкам, ничего не грозит. Особенно тем, у кого под маскировочной внешностью есть хотя бы какие-нибудь мозги… Но на этот раз что-то меня кольнуло – как мелкая косточка в непервосортном рыбном филе.

– Даже если он зарабатывает таким образом, то со мной его ждет неудача, – жестко, слишком жестко ответила я. – Еще никогда я не платила мужчинам, вот они мне – это бывало… Но тоже не за постель.

Мы замолчали, выпили еще по одной порции и попрощались холоднее обычного. Мне показалось, что Лара обиделась, но понять, на что именно, я не могла.

* * *

Джо – это простое имя отчасти примиряло меня с его варварской фамилией – спал так, как спят здоровые грудные дети (когда-то я видела) и такие же здоровые мужчины: на спине, раскинув руки и ноги. При этом он не храпел, чем редко могут похвастаться мужчины и даже дети, привыкшие спать на спине. От него пахло так, будто он только что облился дезодорантом, а не своим и моим п о том плюс прочими естественными жидкостями. Его волосы – везде, где росли, – были всегда шелковыми на ощупь. Его кожа была гладкой, как полированная, представить себе прыщик на этом теле было невозможно. Его ногти… Словом, вам все ясно – кем еще, кроме альфонса, он мог быть с такой внешностью? При том, что его нельзя было считать настоящим красавцем – слишком большой нос, слишком маленький и узкий рот, небольшие – правда, изумительного лилового цвета – глаза… Но все это вместе с его нечеловеческой чистоплотностью создавало такое притяжение!.. Думаю, я была не слишком оригинальна в своем выборе, его же выбор мне всерьез льстил. В конце концов, мне не двадцать и даже не… Ладно, оставим.

Однако альфонсом он не был, вот что удивительно.

Мы не могли появляться вместе ни в ресторане, ни в танцевальном салоне – он сразу сообщил, что офицерам команды категорически запрещается вступать в близкие отношения с пассажирками. К слову – манеры некоторых морских волков говорили о том, что они больше страдают от запрета на общение с юными пассажирами… Короче – он вел себя как джентльмен, а не сексуальная прислуга. Каждый вечер он проскальзывал в дверь моей каюты с бутылкой вполне приличного шампанского, из этих новых дорогих сортов, за которые берут необъяснимые деньги. За такую бутылку, по моим оценкам, приходилось выкладывать как раз все дневное жалованье старшего помощника или младшего штурмана, как там его. Как правило, к шампанскому прилагалась корзиночка первоклассных фруктов, или коробка швейцарских конфет, или букет цветов, которые в корабельных цветочных лавках продавали по ценам бриллиантов и сапфиров. Однажды он принес даже баночку настоящей иранской икры – впрочем, тут же признался, что она досталась ему в подарок от какого-то перса, пытавшегося таким образом извиниться за политику своего правительства…