Крепость - Михаил Михеев

Вот такие мысли бродили в голове японского адмирала, когда он узнал, наконец, куда направились русские. Точнее, никто не говорил ему, что это именно они, но что еще он мог подумать, когда ему доложили, что пропала связь с Йокохамой?

Борт крейсера "Рюрик"

Огромный корабль обладал и немалой инерцией, благодаря чему качка на нем практически не ощущалась. Что такое два балла для "Рюрика"? Плюнуть и растереть. "Херсон" был немного поменьше, однако и для него проблем не возникало, особенно учитывая, что трюмы корабля снабжения все еще оставались заполнены тысячей необходимых в дальнем плавании мелочей. Тот факт, что из них уже были извлечены немного угля и часть снарядов, ничего не меняло — их масса по сравнению с тем, что еще оставалось, была ничтожна. А вообще, Эссен мог только благодарить Эбергарда за заботу. Бравый адмирал настолько основательно распотрошил черноморские склады, что в плане боезапаса можно было не волноваться — как говорится, еще и внукам останется. Интересно даже, каким образом транспорт с таким перегрузом ухитрился дойти до Кронштадта, а потом еще выдержать перенос? Наверное, только благодаря мастерству корабелов, заложивших в этот пароход абсолютно избыточный, казалось бы, запас прочности. А вот пригодился, как оказалось, и Эссен думал о них исключительно с благодарностью.

Однако если большим кораблям такое волнение хлопот не доставляло, то транспорты помельче раскачивало куда сильнее. В результате с одного из них, "Енисея", над морем разносился дружный матросский мат, от которого не только у выпускницы Смольного, но и у торговок с одесского привоза покраснели бы уши. Хотя, надо сказать, по некоторым слухам, благонравие, царящее в Институте Благородных Девиц, было исключительно показным, и кое-кто из его выпускниц мог дать фору даже столичным балеринам. Тем не менее, это не отменяло двух важных моментов — того, что моряки выражаться умели исключительно изобретательно, и того, что сейчас на подобное имелась веская причина.

Причина и впрямь была хоть куда — прямо в море на "Енисей" монтировали стадвадцатимиллиметровые орудия, пытаясь срочно превратить угольщик в подобие вспомогательного крейсера. Данное действо соответствовало одному из планов Эбергарда, который перед их рискованным путешествием проделал воистину титаническую работу, успев проработать сразу несколько планов действий. Не на все случаи жизни, разумеется, но все равно на многие — все же старик был любителем четкого планирования и не доверял экспромтам. Этим он заметно отличался, к примеру, от Макарова, и многие ставили подобное ему в вину, но… где тот Макаров? При всем уважении к талантливому адмиралу, совершившему невозможное и сумевшему подняться из самых низов до адмирала, Эссен отдавал себе отчет, что финал закономерен. Храбрый, талантливый и авантюристичный адмирал слишком надеялся на авось, работу штаба наладить толком не смог, зашился в рутине и не смог отследить тысячу мелочей, возникающих ежедневно. В результате и сам погиб, и подорвал этим боевой дух артурцев. А все почему? Да потому, что базовой подготовки ему все же не хватало, и заменить ее одним лишь талантом не получалось. Иногда в голову Эссена даже закрадывалась кощунственная мысль, что куда менее популярный на флоте Рожественский в Порт Артуре сработал бы, возможно, лучше Макарова. Все же Зиновий Петрович человек не менее деятельный и храбрый, небесталанный, но притом имеющий куда больший организационный опыт — как-никак с нуля организовывал болгарский флот, а это серьезная школа. Может, и лучше бы сработал, а может, и нет… Не проверишь уже… Эбергард, конечно, противоположность Макарову, не зря же тот его не любил, но при этом именно он дал шанс все исправить, и уже потому к разработанным им планам следовало отнестись со всей возможной серьезностью.

По планам Эбергарда они должны были, на первом этапе, подготовить два вспомогательных крейсера из трофейных японских кораблей. Для этого в трюм "Херсона" в Севастополе загрузили восемь орудий — по четыре на транспорт. Маловато, конечно, однако чтобы утопить безоружный японский корабль этого должно было хватить, а в случае встречи с военным кораблем или японским вспомогательным крейсером предполагалось отходить к "Рюрику", способному отправить на дно любого нахала. Однако жизнь вносит в любой процесс свои коррективы, и предусмотреть абсолютно все не способен даже такой грамотный штабист, как Эбергард. К примеру, он упустил из виду тот факт, что корабль в серьезном бою неизбежно получает повреждения, теряя, в том числе, и часть артиллерии. Данный факт нашел свое подтверждение во время боя с крейсерами адмирала Камимуры, и выразился он в повреждении сразу двух орудий противоминного калибра. Не смертельно, разумеется, однако, учитывая то количество миноносцев, которое имелось в японском флоте, защиту от них ослаблять было нежелательно. Вот и взялись за ремонт, благо время позволяло.

Из двух пятидюймовых орудий собрали одно, второе, к сожалению, ремонту не подлежало. Взрывом ему погнуло ствол, да так, что артиллеристы диву давались, как он пополам-то не переломился. Вот и решено было пока вооружить только один пароход, а четыре орудия, лежащие в трюме "Херсона", использовать в качестве резерва на случай ремонта. На "Рюрик" такое орудие вместо разбитого установили без проблем, а вот с раскачивающимся на волнах "Енисеем" было немного сложнее. К тому же, чтобы вооружить тяжелой артиллерией не предназначенный для этого угольщик, на нем приходилось еще и подкреплять палубы, а это, в свою очередь создавало кучу проблем, решить которые "на коленке" было можно, но сложно. А ведь все надо делать быстро, и потому лязг металла о металл и звонкий мат, далеко разносящиеся над морем, были вполне закономерны.

Прислушиваясь к сочным словам и их многочисленным, порой неожиданным сочетаниям, Эссен печально улыбнулся кончиками губ. Вспомнилось, как Эбергард выбивал для своего флота стадвадцатимиллиметровые орудия, а он, командующий Балтийским флотом, поддерживал Григоровича в том, что для черноморцев эти хлопушки попросту не нужны. В результате Эбергард получил лишь половину требуемого. Знал бы зачем — лично бы постарался, чтобы их количество было даже не удвоено, а утроено, но, увы, сейчас ничего уже не изменить, и приходится воевать с тем, что есть. Хорошо еще, что русский матрос смекалист, мастер на все руки и с помощью доброго слова и кувалды способен творить чудеса. Конечно, квалификация у них не та, что у рабочих, к примеру, с Николаевских верфей, но тех в поход Эбергард не мог привлечь физически — ну, не подчинялись они ему, в отличие от моряков. И хрен их вытащишь в море — им и на берегу хорошо. Домик, хозяйство, заработки такие, что большинству офицеров впору от зависти удавиться. Ну и ладно, в конце концов, за неимением гербовой можно писать и на пипифаксе.

Офицеры собрались через полчаса, и на сей раз здесь находились не только все свободные от вахты моряки с "Рюрика" и "Херсона", но и казаки, среди которых здесь нашлись даже унтер-офицеры. Как там их звания должны звучать? Эбергард не помнил, все же с казаками он пересекался редко, и их нижними чинами не интересовался в принципе. Это Бахиреву хорошо, все эти войсковые старшины и прочие хорунжие привычны и понятны ему с детства, а Эссену приходилось делать над собой усилие, переводя казачьи звания в привычный ему табель о рангах. И, кстати, именно Бахирев настоял на том, что наиболее авторитетные казаки, пускай они даже не имеют на плечах золотых погон, должны присутствовать на совещании. У них там, мол, свое понятие о значимости каждого члена их вольницы. И ведь, что паршиво, не поспоришь. Это солдату или матросу можно скомандовать "Смир-рна!", а потом скомандовать маршировать отсюда и до заката, а у казаков в этом плане дисциплина отсутствовала в принципе. Впрочем, после боя, в котором все они, и казаки, и моряки, вне зависимости от званий сражались плечом к плечу, на многое смотрелось уже иначе, и потому с доводами Бахирева, поскрипев немного, согласились и сам Эссен, и старший офицер "Рюрика", да и остальные не стали очень уж воротить нос. Некоторые, правда, кривились, особенно молодые, только что получившие мичманские погоны, однако спорить с адмиралом никто не рискнул. Вот так и внесли казачьи унтеры пестроту в офицерские ряды. Поначалу они, правда, явно робели, оказавшись в столь высоком обществе, гонор гонором, но все равно непривычно. Впрочем, тот же гонор помог им достаточно быстро освоиться, и они уже не глазели столь явно на окружающую их непривычную и, на взгляд некоторых, шикарную обстановку. Хотя наверняка завидовали… Зря. Конечно, пехота с кавалерией живут несколько иначе, зато и нырнуть вместе с кораблем в соленую воду не рискуют. Или, как вариант, сгореть вместе со всей этой красотой, так что в каждом плюсе свои минусы — и наоборот.