Жди меня… - Андрей Воронин

Он обнаружил, что по-прежнему идет по дощатому тротуару, осторожно ступая и следя за тем, чтобы не забрызгаться грязью. Вокруг, казалось, не было ничего угрожающего, но звоночек внутри головы продолжал бренчать, и пан Кшиштоф осторожно оглянулся назад.

Позади него, отставая шагов на двадцать, двигался какой-то прилично одетый господин невысокого роста и довольно субтильного телосложения. Он шел, опираясь на тросточку и так низко наклонив голову в цилиндре, словно двигался против сильного ветра. Походка его была неторопливой и задумчивой, а лица пан Кшиштоф, как ни старался, разглядеть не мог.

Человек этот был ему как будто незнаком, но в то же самое время его фигура и походка вызывали у пана Кшиштофа какие-то смутные, но весьма неприятные ассоциации. Первым побуждением Огинского было бежать от этого человека без оглядки, но он быстро взял себя в руки: с какой это, спрашивается, радости станет он на виду у всего города бегать от первого встречного? Да и мало ли что может померещиться человеку, когда его с самого утра одолевают мрачные мысли!

Человек между тем все шел, не ускоряя и не замедляя шага, словно вовсе не замечал стоявшего у него на дороге пана Кшиштофа. Голова у него по-прежнему была низко опущена, и это почему-то очень не понравилось Огинскому. Впрочем, этот прохожий тоже мог о чем-то задуматься; а может быть, он искал что-то на тротуаре?

Пан Кшиштоф уже собрался было повернуться к незнакомцу спиной и возобновить свою прогулку, но тут прохожий поднял, наконец, голову, и свет померк в глазах Огинского: на него, улыбаясь своей мерзкой улыбочкой полоумного убийцы, не спеша двигался Лакассань собственной персоной.

Господский дом располагался на вершине невысокого лысого холма, в самом конце длинной, тянувшейся вдоль единственной улицы, деревни. Деревня эта, как и другие имения князей Вязмитиновых, была довольно зажиточной и крепкой. Старый князь никогда не числился в либералах, но совершенно справедливо полагал, что от сытого и здорового мужика разумный хозяин получит гораздо больше прибыли, нежели от забитого, замордованного до потери человеческого облика существа. К тому же личные потребности старого князя были невелики: он не кутил, не играл в карты и не тратился на модные в то время крепостные театры, не говоря уже о лошадях и молодых любовницах, так что никакой нужды раздевать собственных крестьян до нитки у него не было. Да и прокутить исчислявшееся миллионами рублей и десятками тысяч душ состояние Вязмитиновых было бы нелегко, даже при самом разгульном образе жизни: родовитые и воинственные предки весьма неплохо обеспечили своих потомков на много лет вперед.

Тем не менее, впервые после долгого отсутствия проезжая по деревенской улице, княжна была неприятно поражена признаками запустения и упадка - пока еще не слишком бьющими в глаза, но уже достаточно явными, - глядевшими на нее со всех сторон.

Дом, по крайней мере, был в порядке. Увидев выбежавших навстречу дворовых, княжна внезапно почувствовала себя смертельно усталой, как путник, вернувшийся из дальнего странствия и добравшийся, наконец, до родного порога. Она была счастлива, хотя никогда особенно не любила это место: после Вязмитинова здесь ей казалось слишком голо и неуютно.

Под причитания и радостные возгласы кухарок и горничных она выбралась из кареты и двинулась к дому, но на полпути остановилась и обернулась. Учитель танцев Эжен Мерсье все еще сидел на козлах кареты, глядя ей вслед взглядом, в котором княжне почудилась растерянность.

На последнем перед домом перегоне француз сам правил лошадьми. Степана и Прохора княжна отправила к их хозяину при первой же возможности: имение Зеленских было по дороге, и Мария Андреевна, не заезжая туда, сделала короткую остановку и отпустила ненадежных лакеев с миром. У нее до сих пор оставалось сильнейшее подозрение, что во время их остановки у реки между лакеями и французом что-то произошло. Допрашивать мужиков было бесполезно.

Мерсье же в ответ на все расспросы только смеялся и отделывался шутками. Это делало честь его скромности, и княжна поневоле прониклась к французу симпатией.

- Господин Мерсье, - позвала она по-французски, - сударь, что же вы там сидите?

- Прошу прощения, принцесса, - откликнулся француз, ловко спрыгивая с козел и разминая затекшие ноги. - Думаю, мне лучше уйти. Ваша доброта оказалась превыше всяческих ожиданий. Позвольте мне еще раз от всей души выразить вам мою искреннюю признательность. Я ваш рыцарь до конца моих дней. Однако теперь мне будет лучше откланяться, дабы не стеснять вас и не возбуждать излишних кривотолков своим присутствием в вашем доме.

- Полно, сударь, - решительно сказала княжна. - Все глупости; я вам не позволяю. Вы мой гость до тех пор, пока не подыщете себе иного пристанища, где ваши таланты нашли бы применение. Я не обещаю брать у вас уроки танцев, но обещаю найти того, кому понадобятся ваши услуги. Да вот хотя бы князья Зеленские! У них три дочери на выданье, и ни одна из трех не блещет чересчур изящными манерами.

Она повернулась к прислуге и распорядилась приготовить комнату для гостя. Дворовые казались несколько ошарашенными тем, что человек на козлах господской кареты, принятый ими за кучера, вдруг заговорил с молодой хозяйкой по-французски и оказался на поверку вовсе не кучером, а гостем; впрочем, все они дорожили своими теплыми местечками в господском доме и потому оставили свое удивление при себе.

Приняв горячую ванну и впервые за много дней плотно пообедав за настоящим столом с приборами из фамильного серебра и фарфора, княжна почувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Теперь, когда ее военные приключения, казалось, остались в прошлом, ей нужно было входить в роль хозяйки огромного состояния. Нет времени лучше настоящего, сказала себе княжна и велела позвать управляющего.

До его прибытия Мария Андреевна развлекала себя разговором с Мерсье. Видимо, вид широко простиравшихся за окнами столовой княжеского дома убранных полей поневоле склонил француза к сельскохозяйственной теме. Он по собственному почину заговорил о неисчислимых бедствиях, кои приносит война мирным пахарям и помещикам, которые кормятся доходами с земли. По вполне понятным причинам княжна не стала напоминать своему гостю, кто был причиной упомянутых им несчастий; впрочем, он сказал об этом сам, заявив, что имя Бонапарта будет навеки прославлено наряду с самыми кровавыми злодеями, каких знала история всех времен и народов. Затем Мерсье вдруг вознамерился спеть и с этой целью сел было за клавикорды, но тут дворецкий доложил, что явился староста, заменявший в отсутствие хозяев управляющего.

Староста оказался дородным и благообразным мужиком лет пятидесяти, с окладистой, без единого седого волоска, бородой, но с огромной блестящей плешью надо лбом. Лицо у него было широкое, гладкое и сияло, как масленый блин - надо полагать, от радости встречи с молодой хозяйкой. Армяк на нем был новенький, крепкие сапоги сверкали, распространяя по комнате тяжелый запах дегтя, и вообще он производил впечатление благополучия и добротности, чего, увы, нельзя было сказать о вверенной его попечению деревне. Звали старосту Акимом Кондратьевичем.