У нас есть мы - Ирина Горюнова

Оказывается, если идешь, опустив глаза долу, начинаешь видеть совершенно другие вещи, чем когда смотришь вверх, в небо. Черные трещины в асфальте забиты мусором: пылью, фантиками, окурками, жалкими усиками пробивающейся травы… Мокрые слезливые переулки растекаются лужами под ногами, расплываются в потерявшем внезапно фокусировку взгляде… Человечьи ноги такие разные – по ним можно судить о характере человека, материальном достатке, узнать, радостен он или печален, спешит или никуда не торопится, идет на работу или на свидание…

Я с детства перешагиваю трещины, так правильнее – иначе можно попасть в пространство между мирами и потеряться там навсегда. Сбиваюсь с шага и перескакиваю очередную зазубринку струящейся трещины: «Врешь, не возьмешь! – И тут же: – Боже мой! Что я делаю? Так же недолго и сойти с ума! Надо что-то менять. Раз-два… поменять… Три-четыре – в этом мире…» Переход. «Надо наступать только на белые полоски! Зачем нам черные? Черные и белые, только не горелые… Хва-атит! Эть-два! Правой! Левой!..»

Никогда не садиться в метро во второй с головы поезда вагон – муж говорит, что взрывчатку подкладывают, как правило, именно туда, чтобы было больше разрушений. Если еду на работу с конечной остановки, лучше всего заходить в последнюю дверь вагона – и сразу направо, на противоположную от дверей сторону, в уголок: оттуда все видно и ты в относительной безопасности. К тому же входящие бабушки и дедушки (вторых меньше) предпочитают укоризненно нависать над местом крайнего пассажира. А кто здесь крайний? Не я!

* * *

На работе находиться гораздо легче, чем дома. Там ты занят делом, тебя ценят, нуждаются в том, чтобы ты выполнил определенные действия. Ты улыбаешься, здороваешься, разогреваешь себе в микроволновке еду, делишься мыслями, хлебом, конфетами, флиртуешь с сотрудниками – короче, ощущаешь себя живой. Там я впервые снова ощутила мягкий невесомый толчок в сердце, когда моя рука случайно наткнулась на руку Влада, нашего юриста, и он засмеялся. Я подняла глаза и утонула в его внимательном, дерзком, мне показалось, даже шкодливом взгляде. С этого момента начался новый период моей жизни: «Возвращение к самой себе».

В каждой душе живет тяготение к счастию и смыслу.

Фома Аквинский

Возвращение к себе началось с обновления гардероба, изменения прически и наращивания ногтей. Я думала еще изменить цвет глаз и купить зеленые (или, например, васильковые) линзы, но по здравому размышлению отказалась от этой идеи – слишком неестественно и пошло это выглядит. Некоторая фривольность в одежде, слегка взлохмаченная модная стрижка, татуировка на левой лопатке (я решилась даже на тату, чтобы избыть непрекращающуюся внутреннюю боль), жонглирование словами и фразочками на грани дозволенного – не хватало, пожалуй, только хрустальных туфелек, но я с юности не любила каблуки и совершенно не умела на них ходить, поэтому ограничилась весьма комфортными и удобными мокасинами.

В течение двух месяцев наше общение с Владом заключалось в шутках и легких объятиях на офисной кухне, а потом он перешел на работу в более престижное место.

Секретарь фирмы, моя подруга Надя, смотрела на мой печальный вид, досадливо качала головой и твердила:

– Ирка, либо плюнь и разотри, либо позвони ему сама.

– Да, и что я ему скажу?

– Скажи, что соскучилась, и предложи встретиться.

– А если он откажется?

– Если… если… Хуже, чем сейчас, не будет. Звони.

* * *

И я позвонила. Он удивился, но встретиться со мной согласился сразу, назначив свидание на «Маяковской», у памятника Поэту, тому самому, с «краснокожей паспортиной». Ну да, банально, согласна, но что поделать, если так и было? Не могу же я сказать, что он ждал меня на смотровой площадке башни Останкино или у магазина «Рыба» в Бирюлеве! Это был мой день рождения, – я удачно подобрала повод для звонка и встречи, вернее, мне его предложила судьба. Влад пришел с цветами и элегантной коробочкой, в которой оказались потрясающие духи Sisley «Eau du Soir»…

* * *

Рассказывать о счастье сложнее, чем о страданиях: ну принц, ну с алыми парусами и белым конем под мышкой, красивый, умный, стройный, богатый, внимательный, щедрый… «Ой ли? – кричит тут же внутренний, а может, и внешний трубный голос большинства сдобных и бокастых тетенек, безуспешно осаждающих брачные агентства, сайты знакомств и клубы «Для тех, кому за тридцать». – Что-то тут не так, касаточка! А ну-ка, колись, рассказывай, где там собака зарыта! Что с ним не так? С какой такой радости практически Ален Делон будет с курьершей среднестатистической внешности турусы на колесах разводить? А социальный статус? Не верю!» Ну и не верьте на здоровье! Во-первых, я человек тоже вроде неглупый, пусть и в академке, но с неоконченным высшим, во-вторых, литература, элитарное кино, Третьяковка, знание двух иностранных языков – это тоже вам не абы что; в-третьих, я тогда похудела, стала стройна, как египетская кошка, а огромные глаза на скорбном лице мерцали таким синим и печальным светом, что в них запросто можно было утонуть, ну и, конечно, в-четвертых – Влад оказался настолько застенчивым, что не умел при всей своей внешней эпатажности знакомиться с девушками – стеснялся. Это настолько никому не приходило в голову, что обычно дамочки думали: «Ах, у него определенно кто-то есть!» Был, в принципе, еще один фактор, но вскрылся он гораздо позже и меня совершенно не волновал: любезная мамочка Влада Сара Саркисовна настолько обожала своего сына, что каждый день говорила ему: «Приведешь невест знакомить, так и знай – сгною, растопчу и урою, ни одна тебя недостойна!» При этом она прищуривала заплывшие жиром глазки, вздыбливала бровки, скукоживала губки в трубочку, воинственно хмурилась – морщин сия дама не боялась совершенно. Влад напрягался и после получения новой работы снял себе отдельную квартиру, чтобы вырваться из железных, удушающих объятий обожающей родительницы и наконец вдохнуть воздух свободы в помятые и потисканные от материнских борцовских захватов легкие. Присоска губ Сары Саркисовны со смачным чмоканьем неохотно отпустила жертву.

* * *

Я начала «задерживаться на работе», «ходить с подружкой» в кино, в театр или в консерваторию, «сидеть в библиотеке, чтобы наверстать упущенное в институте», «помогать в детском доме воспитателям делать внеплановый ремонт», «ходить на курсы корейского языка при посольстве» (учебник был мною действительно куплен на всякий случай в книжном магазине «Москва» и торжественно водружен в центр письменного стола в комнате) и так далее…

* * *

Алексея, похоже, мои поздние приходы волновали мало – он был настолько занят карьерой, что не наблюдал часов отнюдь не по причине тотального счастья, меня же это вполне устраивало, потому как получалось одновременно и рыбку съесть, и… костью не подавиться. В глубине души я знала, что Лешик временами потрахивает разных барышень, в отсутствие «любви и, конечно, тепла» с моей стороны, так как нередко его белые рубашки оттенялись на воротнике плохо замытой мужскими руками пунцовой, цвета фуксии или цикламена помадой, попахивали то одними, то другими цветочными, пряными или горьковато-освежающими духами, в кармашках же курток и брюк (ну совершенно случайно) находились дамские зажигалки, наверняка подложенные злоумышленницами-террористками с целью разрушения института брака в отдельно взятой семье.