Каменное сердце - Пьер Пежю

— Предупреждаю тебя: будешь тихо сидеть на этом самом сиденье и не сдвинешься с места или я тебя брошу и ничего переписывать не стану! Поняла?

Она тряхнула головой с видом капризной и огорченной девочки.

— Так вы измените эту ужасную смерть?

— Ты думаешь, я и смерть могу изменить?

Я резко набрал скорость. На большой дороге Рак нам не попался, но, когда мы проезжали мимо его хижины, я заметил, как Лейла таращит глаза, стараясь что-то высмотреть. Она уже познакомилась с небесным бродягой?

Я немедленно пожалел о том, что позволил этой девчонке поехать со мной. Стесненный ее присутствием, я все оттягивал момент и не начинал действовать. Полдня я ее катал, покупая по дороге сандвичи и сласти. Когда мы наконец прибыли по отпечатанному на визитной карточке адресу, Лейла все еще сидела в машине. Я строго на нее поглядел, чтобы не вздумала идти за мной, и устремился к роскошному зданию. У входа я тотчас увидел на ослепительно сияющей медной дощечке имя Михаэля Малера, но, к величайшему моему удивлению, рядом с ним значилось «психоаналитик». Какого умения выслушать Жюльетта ждала от этого человека, ни слова мне об этом не сказав? Чем она втайне страдала — или ей казалось, будто страдает?

Стоило толкнуть дверь на лестничной площадке, и меня окутало безмолвие — все в точности соответствовало описанию, какое мог бы дать в двух строчках лишенный воображения автор на повороте романа: бархатные драпировки, старые картины и слабое фиалковое благоухание безликих амнезий. Я оказался в приемной. За дверью слышалось приглушенное бульканье, чья-то память опорожнялась от воспоминаний.

Плюхнувшись на диван, я увидел в зеркале с золоченой рамой свое осунувшееся, заросшее неопрятной щетиной лицо. Жюльетта терпеть не могла, когда я ходил небритый и запущенный. «На тебя смотреть страшно, на убийцу похож…»

За дверью что-то скрипнуло, затем появился Михаэль Малер собственной персоной. Высокий, скорее худой, лет пятидесяти, с резкими чертами лица и горящим сквозь очки в тонкой оправе взглядом, с коротко подстриженными волосами над огромным лбом. Он был одет в темный костюм в узкую полоску, на руке золотые часы и крупное кольцо с вправленным в него зеленым камнем.

— Что вы здесь делаете? Вы не были записаны! Я не беру новых пациентов…

У него был пронзительный и очень громкий голос. Обращаясь ко мне, он, наклонившись вперед, рассерженный и еще того более усталый, без малейшего стеснения развязывал галстук и расстегивал ворот рубашки.

— Не волнуйтесь, — сказал я, — я вообще не пациент, я только хотел…

— Не имеет значения! У меня рабочий день закончился!

Я заметил, что уголки губ у него беспокойно подрагивают. Он был очень бледен. Я догадался, что этот человек выбит из равновесия, если вообще когда-нибудь в нем пребывал. Желая его успокоить, я попытался объяснить:

— Выслушайте меня: я не знал, кто вы. Я нашел вашу карточку в книге, принадлежавшей… ну, скажем, женщине… которая…

— И не подумаю вас слушать, уважаемый. Я вам уже сказал: у меня рабочий день закончился. Женщина? Книга? До чего оригинально!

— Я только хотел узнать… Я на самом деле был очень удивлен, и пяти минут не прошло, как я узнал, что… женщина, о которой я говорю… обращалась за помощью к человеку вашей специальности… Да, я действительно вошел без звонка и без записи. Все, о чем я вас прошу, это сказать мне…

— Нет, нет и нет! Слышать ничего не хочу. Лавочка закрыта. Вы себе представляете, сколько часов подряд мне приходится выслушивать болтовню удрученного человечества?

Еще продолжая быстро и отрывисто говорить, этот мешок с несчастьями повернулся ко мне спиной и направился в свой кабинет. Я пошел за ним. Огромный письменный стол был завален исписанными бумажками и заставлен целой толпой статуэток, по большей части африканских. Вдоль стены узкая кушетка, посередине продавленная чередой призраков чуть ли не до пола. У стола два кожаных кресла с ножками, увязавшими в ковре, словно в тине. На полке у окна свалены кучей маленькие свертки из серого фетра.

Говорливый психоаналитик устремился к битком набитому книгами и опасно накренившемуся книжному шкафу, извлек оттуда стакан и бутылку виски и щедро себе налил. Потом достал из ящичка огромную сигару, жадно пососал ее, откусил зубами кончик и повалился в одно из двух кресел, перед тем с облегчением расшвыряв вокруг себя галстук, пиджак и туфли.

— Только молчите! — приказал он, не глядя на меня. — Тишина! Имейте в виду, я-то знаю цену тишине, о господи! Господу-то бесконечно повезло, он глух, если верить тому, что мне о нем рассказывают!

Я сел напротив него, не постеснявшись пристроить зад на царственный стол. Малер продолжал говорить, курить и пить. Я был в такой ярости, что грохнул кулаком по столу, опрокинув при этом, словно кегли, немалое число черных фигурок. Кушетка, такая же невозмутимая, как моя тележка, мирно дремала в тени у боковой стенки.

— Послушайте! — заорал я. — Вам случается хоть изредка нормально разговаривать с кем-нибудь? Знаете, та женщина, о которой я вам говорил, это…

— Да-да, конечно, это та же самая, что и все остальные! Никаких других нет! Их не десять, не сто и не тысяча три… Это всегда одна и та же женщина, которая из сеанса в сеанс рассказывает одну и ту же историю. Так что прошу вас…

Я почувствовал, что сейчас что-то произойдет. Атмосфера все больше накалялась. Это было нестерпимо… Я не мог поверить, что моя Жюльетта могла делать трудные признания подобному типу, мне она таких признаний не делала никогда. У меня перехватило горло. То сияющее лицо самых ранних времен, то, какое сразу мне являлось, стоило подумать о Жюльетте, сменилось ликом темным и загадочным. Сначала я видел ее растерянной, потом черты твердели, взгляд делался жестким, она сплетала у губ тонкие пальцы и с яростью и отчаянием рассказывала о беде, о которой я не смог догадаться, а человек в полосатом костюме хранил профессиональное молчание, кивал, но, по сути, ему было глубоко наплевать.

Не удержавшись, Малер повторил:

— Да, одна и та же женщина! И ко всему еще никогда не получаешь ее всю целиком, всегда какого-то кусочка недостает. Доля отсутствия! И вот за этим-то жалким клочком вы и вломились ко мне, дорогой мой. Я не ошибся?

Вот тут ко мне и вернулся мой странный зуд. Фаланги пальцев, кулаки, бицепсы… Приканчивая третий стакан виски, Михаэль Малер был уже изрядно пьян. Он утирал лоб толстым платком. Подбородок у него слегка обмяк. Не отдавая себе в этом отчета, я схватил правой рукой со стола упавшую рядом с моим бедром статуэтку. Ее ножки, вырезанные из гладкого и очень твердого дерева, точно легли мне в ладонь. Я невольно стиснул этот предмет, который, поначалу сменив культовое предназначение на эстетическое, теперь незаметно переходил в разряд предметов, используемых в качестве оружия. Сигара Малера роняла столбики пепла, скатывавшиеся по ткани его костюма. Вскоре он выронил и саму сигару. Добрый доктор воспользовался этим обстоятельством для того, чтобы выпить еще, но он все больше оседал в кресле. И тут он наставительно воздел указательный палец, словно намеревался сделать новое заявление.